Я перелез, едва живой, через ограждение и рухнул на балкон. Я обливался потом, несмотря на холод. Не знаю, сколько я пролежал, собираясь с силами. Световое табло на здании банка осталось по ту сторону, я же был без часов.

Боясь, как бы не свело мышцы, я сел и осторожно спустил носок. Искромсанная правая лодыжка кровоточила, а впрочем, ничего серьезного. Как бы то ни было, при первой же возможности ранку надо обработать. Эти голуби могут быть разносчиками любой заразы. Я подумал, не перевязать ли мне ногу, но потом раздумал. Еще, не дай бог, наступлю на повязку. Успеется. Скоро ты сможешь купить бинтов на двадцать тысяч долларов.

Я поднялся и с тоской посмотрел на темные окна квартирылюкс по эту сторону здания. Голо, пусто, безжизненно. На балконной двери плотный ветрозащитный экран. Наверно, я мог бы влезть в квартиру, но это значило бы проиграть пари. А ставка была больше, чем деньги.

Хватит оттягивать неизбежное. Я снова перелез через перила и ступил на карниз. Голубь, не досчитавшийся нескольких перьев, смерил меня убийственным взглядом; он стоял над гнездом своей подруги, там, где карниз был украшен пометом особенно щедро. Навряд ли он станет досаждать мне, видя, что я удаляюсь.

Удаляюсь - красиво сказано; оторваться от этого балкона оказалось потруднее, чем от балкона Кресснера. Разумом я понимал, что никуда не денешься, надо, но тело и особенно ступни криком кричали, что покидать такую надежную пристань - это безумие. И все же я ее покинул - я шел на зов Марсии, взывавшей ко мне из темноты.

Я добрался до следующего угла, обогнул его и медленно, не отрывая подошв от карниза, двинулся вдоль короткой стены. Сейчас, когда цель была уже близка, я испытал почти непреодолимое желание ускорить шаг, побыстрее покончить с этим. Но это означало верную смерть, и я заставил себя не торопиться.

На четвертом повороте встречный ветер чуть меня не опрокинул, и если я все-таки сумел обогнуть угол, то скорее за счет везения, нежели сноровки. Прижавшись к стене, я перевел дух. И вдруг понял: моя возьмет, я выиграю пари. Руки у меня превратились в свежемороженые обрубки, лодыжки (особенно правая, истерзанная голубем) огнем горели, пот застилал глаза, но я понял - моя возьмет. Вот он, гостеприимный желтый свет, льющийся из квартиры Кресснера. Вдали, подобно транспаранту "С возвращением в родные края!", горело табло на здании банка: 10.48. А казалось, я прожил целую жизнь на этом карнизе шириной в двенадцать сантиметров.

И пусть только Кресснер попробует сжульничать. Желание побыстрей дойти пропало. Я даже позволил себе помедлить. На банковских часах было 11.09, когда моя правая, а затем и левая рука легли на чугунные перила балкона. Я подтянулся, перевалил через ограждение, с невыразимым облегчением рухнул на пол... и ощутил виском стальной холодок - дуло пистолета.

Я поднял глаза и увидел головореза с такой рожей, что, будь на моем месте часы Биг Бена, они бы остановились как вкопанные. Головорез ухмылялся.

– Отлично!
– послышался изнутри голос Кресснера.
– Мистер Норрис, вы заслужили аплодисменты!
– Каковые и последовали.
– Давайте его сюда, Тони.

Тони рывком поднял меня и так резко поставил, что мои ослабевшие ноги подогнулись. Я успел привалиться к косяку.

У камина Кресснер потягивал бренди из бокала величиной с небольшой аквариум. Пачки банкнот были уложены обратно в пакет, по-прежнему стоявший посреди рыжего с подпалинами ковра.

Я поймал свое отражение в зеркале напротив. Волосы всклокочены, лицо бледное, щеки горят. Глаза как у безумца.

Все это я увидел мельком, потому что в следующую секунду я уже летел через всю комнату. Я упал, опрокинув на себя шезлонг, и вырубился.

Когда голова моя немного прояснилась, я приподнялся и выдавил из себя:

– Грязное жулье. Вы все заранее рассчитали.

– Да, рассчитал.
– Кресснер аккуратно поставил бокал на камин.
– Но я не жульничаю, мистер Норрис. Ей-богу, не жульничаю. Просто я как-то совершенно не привык падать лапками кверху. А Тони здесь только для того, чтобы вы не сделали чего-нибудь... этакого.
– С довольным смешком он слегка надавил себе пальцами на кадык. Посмотреть на него, и сразу ясно: уж он-то привык падать на лапки. Вылитый кот, не успевший снять с морды перья канарейки. Мне стало страшно - страшнее, чем на карнизе, - и я заставил себя встать.

– Вы что-то подстроили, - сказал я, подбирая слова.
– Что-то такое подстроили.

– Вовсе нет. Багажник вашей машины очищен от героина. Саму машину подогнали к подъезду. Вот деньги. Берите их - и вы свободны.

– О'кэй, - сказал я.

Все это время Тони стоял у балконной двери - его лицо вызывало в памяти жутковатую маску, оставшуюся от дня всех святых. Пистолет 45-го калибра был у него в руке. Я подошел, взял пакет и нетвердыми шагами направился к выходу, ожидая в любую секунду выстрела в спину. Но когда я открыл дверь, я вдруг понял, как тогда на карнизе после четвертого поворота: моя возьмет.