— Какой? — в голубеньких глазках зажигается жадная искра.

— Я откуда знаю какой? Придем в салон, покажешь, какой надо. Идешь?

— Д-да, — она сковано заправляет грязную прядь за ухо, — Но она… она же скажет, что я приходила…

Вадим переводит на меня грозный взгляд:

— Ничего она не скажет, если не хочет оказаться с голой жопой на улице. Будет молчать, как миленькая. Так ведь? — смотрит на меня в упор.

У меня очень кстати скапливаются слезы на ресницах. Смахнув их ладонью, едва слышно шепчу:

— Так.

Зайка приходит в очевидный восторг:

— Я же говорила, что я лучше! Говорила!!!

— Никто не спорит. Идем.

— Я лучше, — повторяет Зойка как заведенная, щеки лихорадочно горят, — и телефон у меня будет лучше, и дом. И машина. Ты купишь мне машину?

— Только когда буду уверен, что ты умеешь хорошо управляться с рулем, — проявляет заботу мой муж.

— Я буду стараться, — она преданно кивает. Быстро-быстро, как болванчик, — а гардероб у нас дома будет?

— Понятия не имею. Встретишься с дизайнером и обсудишь все тонкости.

Зайка пищит от восторга, но потом ее взгляд утыкается в мой живот, и она мрачнеет.

— Как же ребенок? Тебе придётся содержать его?

— Конечно, — серьезно кивает Вадим, — ты же не думаешь, что я его брошу? Он не виноват, что Мила его мать.

Зоя упрямо поджимает губы, но спустя миг буквально расцветает, и в ее глазах появляется фанатичный блеск:

— Мы можем забрать его себе. Готового! И тогда мне не придется рожать. Портить фигуру.

Вадим задумчиво трет бровь:

— Хорошая идея, надо обговорить с юристами.

— Да, — выдыхает она с совершенно невменяемым видом, — пусть сделают так, чтобы она и близка к нему подойти не могла. У тебя ведь есть хорошие юристы?

Она напрочь забывает о том, кто он по профессии, потому что теперь у нее новый пунктик — мой ребенок. Ее аж подкидывает от гениальности собственной идеи. Смотрит на мой живот с таким вожделением, что я невольно отступаю и прикрываюсь руками.

— Ничего. Не долго тебе осталось с ним.

Вадим тем временем уже уходит в прихожую и оттуда доносится его нетерпеливый голос:

— Ты идешь? Мне некогда!

Зайка совершенно по-детски показывает мне язык и, размахивая пистолетом, как воздушным шариком, с дурной улыбкой бежит следом за моим мужем.

Я боюсь пошевелиться. Слушаю, как они переговариваются, планируя совместный отдых, а потом выходят на крыльцо. Дверь за ними захлопывается.

Пять секунд тишины. Потом какая-то возня и возмущенный вопль зайки.

А следом выстрел, от которого закладывает уши.

Голова идет кругом, а колени становятся пластилиновыми. В последний момент успеваю схватиться за стол, иначе бы рухнула прямо на пол. Дышу с хрипами, перед глазами темная пелена, не могу шевелиться, с трудом удерживаясь в сознании.

Эхо выстрела до сих пор звенит в ушах.

Зайка все-таки нажала на курок?

Она убила его? Она…

Сквозь пелену, обволакивающую со всех стороны, доносится шум, истошные визгливые вопли племянницы, захлебывающейся в истерике, и мужские голоса. Среди которых слышу Вадима.

Живой… Боже, спасибо, что он живой.

И очень злой.

Хочу выйти к ним, убедиться, увидеть собственными глазами, что все в порядке, но не могу сделать и шага. Что-то внутри меня ломается, с надрывным треском рассыпаясь на осколки, какая-то часть, которая позволяла держаться наплаву в последние полчаса.

Я плавно сползаю на пол, обхватываю живот руками и начинаю реветь, повторяя как ненормальная:

— Все позади, все позади, все позади.

Раздается нетерпеливый стук в дверь, а я даже не могу отреагировать. Меня захлестывает темной волной, унося все дальше и дальше.

Стук превращается в размытый гул. Кажется, Вадим, воводя Зою на улицу, захлопнул дверь на замок. Надо открыть

Это последняя мысль, которую я успеваю ухватить. Измученный организм говорит, все, хватит, отъезжаем, и меня отрубает.

Прихожу в себя, когда за окном уже глубокая ночь. В гостиной, на диване, укутанная в мягкий плед, с любимой подушкой под боком. Неподалеку, на неразложенном кресле спит Алиса. Ноги закинула на один подлокотник, спиной ко второму, плечом — в спинку, голова безвольно упала на грудь. Наверное, ей неудобно. Я хочу ее позвать, но в горле такая засуха, что голос подводит. Издаю невнятное бульканье и захожусь в едком кашле, от которого она и просыпается.