– Я постараюсь, отец.

Бил снова повернулся ко мне:

– Я должен объяснить вам, о чем я думал. В этом холмистом краю далеко не безопасно, а в горах будет еще хуже. Нас охраняет сэр Гарваон со своими тяжеловооруженными воинами и лучниками. Но, увидев вас, я сразу захотел оставить вас при себе. Молодой рыцарь – и больше, чем просто рыцарь, – смелый и сильный, стал бы желанным прибавлением к нашему отряду.

– Я очень польщен вашими словами, – начал я, – но…

– Однако, познакомившись с вами поближе, я испугался, что Идн может проникнуться к вам чересчур глубокой симпатией.

У меня запылали щеки.

– Милорд, вы делаете мне слишком много чести.

Бил снова еле заметно улыбнулся.

– Безусловно. Но возможно, моя дочь тоже. – Он искоса взглянул на нее. – Семейство Идн еще недавно было королевским. Теперь оно представляет цвет знатного сословия. Скоро Идн превратится из девочки во взрослую женщину.

Подумав о том, что произошло со мной, я сказал:

– Надеюсь, она не станет торопиться взрослеть, ради своего же собственного блага.

– Я тоже надеюсь. Обдумав все это, я решил дать вам коня во исполнение вашей просьбы и поскорее отправить вас восвояси.

– Вы чрезвычайно…

– Но крестьянин! – Бил улыбался шире, чем прежде. – Простой деревенский парень не может внушить ни малейшей симпатии праправнучке короля Фольсунга.

Тут Идн вроде как подмигнула левым глазом. Бил ничего не заметил, поскольку смотрел на меня, но я увидел.

– Посему, сэр Эйбел, вы останетесь с нами на все время, покуда мы нуждаемся в ваших услугах. В шатре сэра Гарваона свободно поместится еще одна походная кровать. Наверняка поместится, а сам сэр Гарваон радушно примет товарища, равного по званию.

– Милорд, я не могу.

– Не можете ехать с нами, есть хорошую пищу и спать в человеческих условиях?

Идн присоединила свою акустическую гитару к булькающему тенору отца:

– Ради меня, сэр Эйбел. А что, если меня убьют, поскольку вас не будет рядом?

Тем самым она поставила меня в крайне трудное положение.

– Милорд, миледи, я пообещал – нет, я поклялся – направиться прямиком в горы и занять там позицию, как мы условились с его светлостью герцогом Мардером.

– И оставаться там до середины зимы, – сказал Бил. – Иными словами, почти полгода. Скажите мне одну вещь, сэр Эйбел. Вы мчались верхом во весь опор, когда достигли нашего лагеря? Вы подскакали галопом к моему шатру и спрыгнули с коня, прежде чем предстать передо мной вместе с мастером Кролом?

– Милорд…

– Вы шли пешком. Разве не так? Вы явились ко мне с просьбой одолжить вам коня.

Затруднившись с ответом, я кивнул.

– Я готов дать вам коня. Не одолжить, а подарить. Но только на том условии, что вы будете сопровождать меня и мою дочь, покуда мы не достигнем ущелья, где вы собираетесь стать на пост. Ответьте мне на один-единственный вопрос. Вы достигнете места назначения быстрее, если поедете верхом с нами или если пойдете на своих двоих? Поскольку вам придется выбирать между первым и вторым.

Мани поднял голову над столом, чтобы ухмыльнуться мне, и я почувствовал острое желание дать ему хорошего пинка.

Весь тот день и весь следующий местность неуклонно повышалась, и с течением дней я начал понимать, что мы находимся среди высоких каменистых холмов, которые я мельком видел пару раз с обнаженного плато к северу от леса, где я жил, словно изгнанник, с Бертольдом Храбрым; и что настоящие горы – горы, о которых до нас доходили лишь туманные слухи, горы, возносящие свои заснеженные вершины к самому Скаю, – все еще остаются далеко впереди.

Потом я свернул с Военной дороги, покинув еле ползущий караван вьючных лошадей и мулов, и поднялся на один из холмов так высоко, как только мог верхом на белом жеребце, подаренном мне Билом; а когда жеребец не смог идти дальше, я спешился, захлестнул поводья вокруг валуна и взобрался на самую вершину. Оттуда я увидел обнаженное плато и темный лес за ним и даже разглядел вдали рваную серебряную нить реки Гриффин. «Завтра я найду источник, дающий начало реке, – пообещал я себе, – и выпью воды Гриффина во славу Бертольда Храброго и Гриффинсфорда». Я не сказал этого Гильфу, поскольку он остался сторожить моего коня. И не сказал Мани, поскольку он путешествовал с Идн, в черной бархатной сумке, из которой обычно высовывал голову и передние лапы. Я бы сказал это Ури и Баки, если бы мог, но я не видел ни одну из них с тех пор, как Баки выглянула из-за занавески в шатре барона.

В общем, я сказал это самому себе – и не рассмеялся хотя и понимал, насколько глупо я выгляжу.

На вершине холма дул ветер – достаточно холодный чтобы я поплотнее закутался в серый плащ, сохраненный для меня Керлом среди прочих вещей, и достаточно сильный, чтобы я пожалел, что мой толстый плащ не толще хоть немного. Но я стоял там больше часа, задумчиво глядя вдаль и думая о мальчике, которым я был в недавнем прошлом, и о мужчине, которым стал теперь. Я был там совсем один, как в дни, когда уходил на охоту из лачуги Бертольда Храброго, и я предавался воспоминаниям об охоте, мысленно переносясь то в лесную чащу, то на опушку леса, а то на плоскогорье, где всегда замечал оленя, но всегда слишком далеко от меня.