– Джоунси, - начал мистер Грей голосовыми связками Джоунси. Эти создания были гениями изобретательства (еще бы, выживать в таком холодном мире), но их мыслительные процессы казались ему по меньшей мере странными и несовершенными: замшелое мышление, тонущее в разъедающем болоте эмоций. Телепатические способности равны нулю, временная способность к телепатии, полученная благодаря байруму и киму (они почему-то называют последний "сигнальными огнями"), смущала и пугала их. Трудно поверить, как особи этого вида еще не вымерли полностью. Создания, неспособные мыслить реально, просто маньяки - это аксиома, и спорить тут не о чем.

Ну а пока существо в странной непроницаемой, непробиваемой комнате не желает разговаривать.

– Джоунси.

Молчание. Но Джоунси прислушивался. В этом мистер Грей был уверен.

– Нет никакой необходимости так страдать, Джоунси. Постарайся увидеть нас в истинном свете: как спасителей, а не захватчиков.

Мистер Грей прикинул, сколько ящиков на складе. Для существа, не наделенного способностью много думать, Джоунси обладает невероятной емкостью памяти. Вопрос, который стоит отложить назавтра: почему букашки со столь ограниченными мыслительными возможностями обладают такой невероятной способностью поиска и возврата информации? Связано ли это с их непомерно раздутой эмоциональной конституцией? Все эти эмоции нарушают равновесие. Тревожат. Особенно эмоции Джоунси. Всегда тут. Всегда рядом. И в таком количестве!

– Война.., голод.., этнические чистки.., убийства ради мира.., истребление язычников во имя Иисуса.., гомосексуалистов избили до смерти.., бактерии в пробирках, пробирки на крылатых ракетах, нацеленных на все города мира.., брось, Джоунси, подумаешь, что такое маленький байрум между друзьями по сравнению с сибирской язвой четвертого вида? Член Иисусов, да через пятьдесят лет вы все и без того будете мертвы. И это прекрасно! Лучше расслабься и наслаждайся.

– Ты заставил этого парня вонзить себе в глаз ручку. Ворчливо и неохотно, но все же лучше, чем ничего. Ветер сорвался с цепи, пикап занесло, и мистер Грей завертелся вместе с ним, отчаянно цепляясь за руль руками Джоунси. Видимость была почти нулевой, пришлось сбросить скорость до двадцати миль в час, и, вероятно, лучше всего остановиться и переждать немного, но это - когда он выберется из капкана Курца. Ну а пока можно скоротать время за болтовней с хозяином. Сомнительно, что удастся выманить Джоунси из комнаты, но отчего бы не потолковать по душам?

– Пришлось, приятель. Мне понадобился грузовик. Я последний из всех.

– И никогда не проигрываешь.

– Верно, - согласился мистер Грей.

– Но в такую ситуацию еще не попадал, так ведь? Никогда не сталкивался с невозможностью добраться до кого-то.

Кажется, Джоунси над ним издевается? Мистер Грей ощутил вспышку гнева. И тут Джоунси сказал то, о чем мистер Грей уже думал.

– Может, тебе стоило убить меня в больнице. Или это был всего лишь сон?

Мистер Грей, не совсем понимая, что такое сон, не потрудился ответить. Он и без того медленно накалялся яростью. Еще бы! Получить на руки мятежника, забаррикадировавшегося в том, что к этому моменту должно было стать разумом мистера Грея, и только мистера Грея. Прежде всего он терпеть не мог думать о себе как о "мистере Грее", он вовсе не представлял себя подобным созданием, частью разума которого успел стать. Мало того, ему даже не нравилось определять себя словом "он", поскольку мистер Грей был двуполым и одновременно бесполым. Однако отныне "он" и "мистер Грей" неотделимы от него, и так будет, пока сердцевина сущности Джоунси останется незавоеванной. И тут ужасная мысль поразила мистера Грея: что, если его представления о себе и окружающем мире бессмысленны? Он ненавидел сложившуюся ситуацию.

– Кто такой Даддитс, Джоунси? Нет ответа.

– Кто такой Ричи? Почему он был дерьмом? Почему ты убил его?

– Мы не убивали!

Легкая дрожь в мысленном голосе. Ага, выстрел попал в цель. И еще кое-что интересное: мистер Грей сказал "ты", а Джоунси ответил "мы".

– Почему же, убил. Или думаешь, что убил.

– Это ложь.

– Как глупо все отрицать, ведь передо мной твои же воспоминания. Вот они, в одной из этих коробок. В ней снег. Снег и мокасин. Коричневая замша. Выйди и посмотри сам.

На какое-то головокружительное мгновение он и впрямь вообразил, что Джоунси поддастся на уговоры. В этом случае мистер Грей немедленно утащил бы его обратно в больницу, и Джоунси мог бы наблюдать свою смерть по телевизору. Хеппи-энд того фильма, что они смотрели вместе. А потом.., потом никакого мистера Грея. Только то, что Джоунси представлял себе облаком.

Мистер Грей алчно уставился на дверную ручку, мысленно посылая ей приказ повернуться. Она осталась неподвижной.

– Выходи!

Ничего.

– Убил Ричи, трус! Ты и твои дружки. Вы.., заснилието до смерти!

И хотя мистер Грей понятия не имел, что такое сны и уж тем более "заснить", все же знал, что говорит правду. Или то, что, по убеждениям Джоунси, было правдой.

Ничего.

– Выходи! Выходи и...
– Он лихорадочно перебирал воспоминания Джоунси. Многие хранились в коробках с надписью ФИЛЬМЫ, похоже, именно их Джоунси любил больше всего на свете, и мистер Грей выбрал фразу, которую посчитал наиболее действенной:

– Выходи и сразись, как мужчина!

Ничего.

Ах ты, ублюдок, подумал мистер Грей, снова забросив удочку в соблазнительное озеро эмоций хозяина. Сукин сын! Упрямая задница! Поцелуй меня в тухес, упрямая задница!

Еще в те дни, когда Джоунси был Джоунси, то есть самим собой, он часто выражал гнев ударом кулака обо что-нибудь твердое. Мистер Грей так и поступил, приложив кулак Джоунси к центру рулевого колеса, достаточно сильно, чтобы нажать на клаксон.

– Расскажи! Не о Ричи, не о Даддитсе, о себе! Что-то отличает тебя от остальных! Я хочу знать, что именно! Нет ответа.