Нам уже приходилось вытягивать шеи, вода приходила чересчур быстро.

– Я не умею плавать…

– Твою мать.

Момент, когда было время свободно дышать быстро сменился мгновением, когда надо было сделать последний глубокий вдох и начинать выбираться. Марк под водой потянулся к дверце с моей стороны, открыл её и вытолкнул меня наружу.

Я действительно не умела плавать, и уже начала было барахтаться, как муха в паутине, как меня за талию подхватили крепкие руки, казавшиеся очень горячими в ледяной воде. Прижали к крепкому телу, которое плавно вытягивало меня на поверхность. Мне на секунду даже показалось, что он мимолётно поцеловал меня в макушку, что уже вообще бред, выданный мозгом, находившимся в состоянии неконтролируемого стресса.

Когда лёгкие уже горели огнём и хотелось набрать воздуха, пусть и в воде, нам удалось выплыть на поверхность. Никогда ещё воздух не казался таким сладким.

Позади нас на воде были огромные круги, оставленные Вилли, который продолжал идти ко дну. На мосту уже во всю переливались огни скорой помощи и сине-красные машин госавтоинспекции.

– Сень, тебе нужно расслабиться. До берега недалеко, но мне тяжело тащить тебя, когда ты барахтаешься.

Легко ему говорить. Казалось, как только я расслаблюсь, тут же пойду камнем ко дну.

На берег мы выбрались довольно быстро. Ну как мы, скорее, нас вытащил Марк. А если ещё точнее, мы подплыли к бетонному бордюру реки, где нас уже подняли спасатели.

Пока меня укутывали в согревающее одеяло, замеряли давление, светили фонариком в глаза, Архаров не отходил от меня ни на минуту.

– Сеня, не засыпай, у тебя сотрясение, - сам он выглядел не лучше: мокрый насквозь, нос и бровь разбиты, под глазами наливаются синяки.

От стресса мой организм настойчиво пытался уйти в режим энергосбережения и отключиться, но каждый раз, когда я закрывала глаза хотя бы на минуту, Марк звал меня, не позволяя уснуть.

– Костик?

– Его слегка потрепало, но ничего серьёзного. Через пару дней будет как новенький.

Эта мысль позволила расслабиться окончательно, и даже босс не смог до меня достучаться.

Пробуждение было приятным. Меня укрывало сухое одеяло, я была облачена в сухую одежду, вокруг не было шума приходящей воды и сквозь веки чувствовался свет.

Мои волосы кто-то перебирал. На секунду пришла абсурдная мысль, что это Архаров пытается заплести мне косички, но, открыв глаза, поняла, насколько я промахнулась:

– Ты кто? – Спросила я девочку лет восьми, которая показалась смутно знакомой.

Она бесцеремонно взяла себе одну прядь моих длинных волос, которую заплетала в косичку. На груди уже лежали семь-восемь криво заплетенных её творений.

Курносая девочка убрала волосы за ухо и весьма по-хозяйски поправила мне одеяло.

– Я – Даша, папа сказал присмотреть за тобой, пока он сходит за кофе. И не давать тебе встать, когда ты проснёшься. А ещё позвать врача, когда ты проснёшься, но там такой мерзкий дядька. Не хочу его видеть.

– Это почему ещё?

– Он не дал мне халат и ту штуку, что на шее, сказал, это не для детей, - она фыркнула, вновь очень сильно напомнив мне кого-то, только я не могла сообразить – кого.

– Стетоскоп, ты права, мог бы и поделиться.

Палату наполнял аромат цветов, на тумбочке виднелись коробки конфет. Даша продолжала ковыряться в моих волосах, а мне вновь хотелось спать.

– О, с возвращением, наша русалочка, - в палату вошёл Илья, держа кофейный стаканчик.

– Пап, ты что, забыл?

– Пап? – Уставилась на Илью во все глаза. Вот кого мне напомнила Даша – они одно и то же светловолосое, слегка нагловатое лицо.

– Держи, разбойница, - он протянул девочке сникерс и опять посмотрел на меня со своей неизменной улыбочкой, - заставила ты нас поволноваться. Даже босс всю ночь практически не отходил от тебя.

– У тебя есть ребёнок?

– Ты так удивляешься, будто это нечто сверхъестественное.

Даша нас не слышала, уже сидела в кресле, уставившись в телефон, который ей дал Илья.

– У тебя есть ребёнок, который вполне даже хорошенький?

– Вижу, она тебе обновила причёску, - парень уселся на стул, на котором пару минут назад сидела (до сих пор не могу в это поверить) его дочь, - мать нас оставила семь лет назад, посчитав, что она слишком хороша для семейной жизни, а дети – груз, тянущий её на дно.

– О, как, - посмотрела опять на девочку, казавшуюся вполне довольной жизнью, - неприятно это слышать. Мне жаль.

– Ничего, вначале были шок и растерянность, но мы вполне привыкли справляться сами. Ну и с Валентиной Петровной.