— А где вы были в тот момент, когда всё началось?

— Я?.. — Он снова смешался от резкой смены разговора. — Я… Буквально подъезд напротив. Правый дом, квартира н-на… втором, да, на втором этаже.

Уильям покачал головой. Ложь. Ни единого правдивого слова. И сколько лжи можно было так раскопать!

— А можете описать и тех, кто пришёл, и тех, кто напал?

— Да я почти не видел… Там мой продавец был. Так я его скорее домой прогнал, как выстрелы услыхал! — Уильям вскинул брови: крошечная искорка правды проскочила в рассказе лавочника. — Мы должны были ещё долго работать. Ну, сами понимаете, у нас бизнес специфический, аудитория тоже.

— Да-да, — усмехнулся Уильям.

В «Амберджини» он уже побывал и ничего особо странного в самом магазине не заметил. Витрины стояли нетронутыми, будто с них ничего не убирали и не переставляли. Не было пустых следов на тонком слое пыли. Выучки, правда, у кассы тоже не было. Её позднее нашли припрятанной в тайнике между каменной кладкой дома через дорогу, прямо там, где лавочника и задержали.

А вот кабинет был в разрухе. Везде валялись бумаги, сейф и шкафы были распахнуты настежь, выдвинуты ящики. Лавочник очень спешил покинуть кабинет, а теперь содержимое его портфеля изучала полиция. В самом кабинете тоже нашли несколько вещей, которых тут быть было не должно. И Уильям решил, что если не получится по-хорошему, то у него будет достаточно механизмов, чтобы надавить.

Уильям задал ещё несколько вопросов, слушая сказки, изобретённые прямо здесь перед ним, а потом прервал лавочника на полуслове ударом ладони по столу. Лавочник подпрыгнул от неожиданности и прикусил язык.

— Было очень интересно вас послушать, — сказал Уильям. — А теперь давайте на чистоту. Я прекрасно знаю, что здесь произошло, кто на кого напал и что вы мне лжёте. Что я хочу от вас узнать: каким образом вы связаны с кражей карты в Уиллоуз-криг?

— Я?! С кражей карты?! Нет-нет-нет! Я ничего не крал! — закричал лавочник, бледнея, краснея и обливаясь потом.

— Я бы удивился, если бы вы крали, — окинул его взглядом Уильям, и лавочник вдруг осел, осунулся и тяжело задышал, обмахиваясь ладонью. Он наконец понял, кто перед ним и что всю его ложь раскусили с первых же слов.

— Я клянусь, клянусь, инспектор! — Лавочник даже подался вперёд, будто это сделало его признание более искренним. Голос его срывался. — Я ничего про карту эту не знаю! Мне дали на передержку! Сказали только, что придут ребятки тогда-то и тогда-то, нужно отдать!.. Не губи!

Уильям презрительно сморщился.

— Почему карту отдали вам?

— Не знаю! Не вру, не вру, видите! — Уильям видел. — Мне сказали, что так надо. И что это связано с картой… Вернее… — Лавочник заикал. — Карта, ик, она, ик, была, да, ик, у меня день всего, ик. Каждый раз боялся прикоснуться к ней. Знал, что проблемы будут! А у меня и так бизнес… Вы понимаете какой. Только чёрных делишек не хватало.

— Знаете, кто заказчик?

— Нет.

Ложь. Уильям нахмурился.

— Ладно, — не стал настаивать он, сверял лавочника взглядом. Тот немного расслабился, решив, что его больше не читают, раз не видят этой крошечной уловки. — Мне нужно описание тех, кто пришёл к вам за картой.

— Н-но… Зачем? Они же…

— Только двое. Их было трое, мы в курсе. — Лавочник снова занервничал, а Уильям поднялся. — Вы подумайте, повспоминайте. Заодно, может, вспомните того, кто вам это всё заказал. Конкретно по этому делу вас не задержат, не арестуют. Вам придётся проехать в участок, потому что ваша лавка содержит артефакты, которые продаются незаконно, а потому подлежат изъятию. К тому же часть ваших сделок — мошенничество. За это предполагается огромный штраф и срок на несколько лет. Но, — лавочник напрягся заинтересованно, — за содействие королевской полиции в этом деле вам могут несколько смягчить приговор. К тому же, — Уильям улыбнулся, видя, как бледнеет лавочник и как внутри у него борются бандитские принципы и желание спасти свою шкуру, — один из двоих подстреленных жив и, как только придёт в себя, наверняка будет рад сдать и вас, и своих пособников, чтобы скостить себе срок.

Ноздри лавочника яростно раздувались. Он сверлил Уильяма взглядом блёклых поросячьих глаз, обзывая в душе самыми грязными ругательствами, но молчал. И Уильям оставил его с этим гневом и разрывающими чувствами.

Когда без пятнадцати полночь автомобиль Уильяма подъехал на стоянку у гостиницы. Макс разбудил Лиз. Она нехотя продрала глаза. Голова была чугунной, и казалось, что по ней долго остервенело били. Усталость будто не отошла после короткого тревожного сна, а лишь увеличилась, и каждая ранка, каждый синяк и царапинка ныли и пекли. Лиз хотелось снова заплакать и даже попросить увезти её в город к Агате. Та бы её обняла, утешила, а Пэтти приготовила бы сладкий чай с молоком и пенкой из взбитых сливок. Только у неё такой чай выходил не противным. Но попросить уехать значило признать своё поражение, беспомощность и непригодность, а к такому Лиз была не готова.

Роквуд шумно открыл дверь:

— Инспектор зовёт.

Макс кивнул, и они с Лиз медленно пошли в номер Уильяма, который находился на последнем этаже четырёхэтажной гостиницы и стоил, как говорили, как все номера вместе взятые. На лестнице Лиз видел, как Макс хромал…

Номер Уильяма делился на три комнаты, одна из которых отводилась под просторную ванную. Вторая была спальней, и третья, в которой они и собрались, гостиная с широким диваном и двумя креслами, обтянутыми красной жёсткой материей с бессмысленными орнаментами, набранными из всех возможных регионов и временных периодов. Их сочетание, видимо, зависело от пожелания ткача. В середине стоял журнальный стол из тёмного дерева, а в углу у зашторенного тяжёлыми плотными гардинами окна расположился письменный стол. Деревянный пол был покрыт ковролином, а потолок с массивными балками вычищен и дополнительно выкрашен. Люстра светилась сразу двенадцатью лампами. На апартаменты для инспектора королевской полиции, конечно, не поскупились.