Шрифт:
– Да, - издевается, разумеется, заговаривает зубы - вот только зачем? Надеется перевербовать? Напрасно, ничего у него не выйдет.
– Ну да... десять классов очень средней школы, - вздыхает господин Сфорца.
– И, зуб даю, сплошные четверки... но по физкультуре десять?
Юноше вдруг делается очень обидно; он знает, что ровно этого от него и ждут - возражений, волнения, но какая же теперь разница?
– Проспорили зуб-то...
– Чёооооооооорт!
– всплескивает руками господин Сфорца.
– Вы же на вакансию личного помощника, и весь отбор сами прошли?
– Зуб, - улыбается Алваро.
– Вам мой, или, хм, мамонтового хватит?
Алваро Васкес закрывает глаза. Он не может, не может, не может ненавидеть эту сволочь, господина Франческо Сфорца...
– Ну что же, Хуан Алваро Васкес, любитель словесности и жертва тригонометрии...
Высокий белесый охранник только подал господину Сфорца хрустящую, горячо пахнущую чернилами распечатку, и Алваро удивился - так быстро читать нельзя, можно только прикидываться, но - нет же, прочитал.
Васкесу весьма неуютно, и вовсе не потому, что он не может шевелиться. Мир кажется чужим, слишком большим и сложным, как в детстве. За полчаса можно узнать и свести к трем листам бумаги всю его недлинную биографию, за пять секунд - прочитать. Мир белых людей из-за океана, с их сложными играми и дурацкими шутками. Кажется, он ошибся дверью, городом, страной, планетой... Алваро хочет спать, ему холодно, он не завтракал и вчера не ужинал - кусок в горло не лез.
Он ничего не понимает, кроме того, что, кажется, его не будут убивать - но что тогда будут делать, что?..
– О, - улыбается господин Сфорца.
– Какая прелесть... а я-то думал, вы совсем дубина. Маттео, отвяжите нашему дражайшему Хуану Алваро руки, и принесите ему поллитровку кофе и пару шоколадок. Кофе послаще... чтоб ложка стояла.
– Я не буду, - на губах гадкий привкус, словно он час подряд сосал медяшку.
– Тогда вам поставят капельницу, - пожимает плечами хозяин.
– Выбирайте.
– Кофе...
– сдается Алваро. Что с ним сделал этот человек, почему голова не работает, совсем, куда разбежались все мысли...
– Замечательно. Кофе, потом спать. Потом с вами поговорят.
– Кто?
– Уже не я, - кажется, господин Сфорца ожидал этого вопроса.
– Понимаете, если я буду тратить на каждого дурака вроде вас хотя бы по часу, мне работать будет некогда. Лично переубеждать, м-да... нет, Хуан Алваро, это было бы слишком, не находите?
– Не знаю. Вам же зачем-то это все надо...
– Что "все"?
– Разговаривать... кофе...
– Вы сейчас не можете адекватно воспринимать и оценивать информацию. У вас шок. Потом подумаете - разберетесь. Так что шоколад, - Сфорца кивает на охранника, вернувшегося с подносом, - кофе, спать.
– Потом в террариум?
– спрашивает белесый детина.
Господин Сфорца делает паузу, откидывает с глаз челку, смотрит на Алваро. В глазах господина Сфорца - отражение бежевой стены, блики потолочной лампы, отблески металла. Алваро начинает подозревать, что челка служит средством маскировки, у него же совершенно нечеловеческий взгляд, люди же шарахаться будут, даже свои... Вот сейчас Алваро делается действительно страшно. Потому что Сфорца принимает решение, а юноша уже не может ни на что повлиять, все, что сказано - сказано, что сделано - сделано.
Зато он может думать о том, что долговязый Маттео мог бы задать хозяину вопрос и не здесь, не при Алваро - значит, очередной спектакль, рассчитанный на него. Значит, кофе можно пить, не опасаясь подвоха, и шоколад - две плитки в серебристо-голубой упаковке, молочный - тоже будет просто шоколадом. Дымящаяся кружка - пахнет, словно в сахарный сироп бросили щепоть растворимого кофе, - стоит рядом, соблазнительно близко.
– Да, - говорит Сфорца.
– И отправьте роту на базу Эскалеры.
Это тоже сказано для Алваро. Его тренировал человек Эскалеры. На базе он дважды проводил каникулы. То, что Алваро Васкес ни слова не сказал - его же даже не спрашивали!
– не имеет значения.
Можно ли насмерть захлебнуться кофе, думает Алваро, и если да - то как это сделать?..
Джастина
– Я здесь застрял. Я влип в эту проклятую страну, как...
– ...оса в варенье, - Джастине смешно. Она слушает эти жалобы четвертый год.