Манакова он узнал с трудом — похудевший, осунувшийся, в черной робе, висевшей на костлявых плечах, с глубокими тенями, залегшими под глазами, Виталий выглядел много старше, чем на фотографиях, сделанных до осуждения. Пробухав по доскам чисто вымытого пола, заключенный остановился рядом с табуретом, не решаясь присесть без разрешения.

— Я пока не нужен? — спросил доставивший Манакова контролер и, козырнув, вышел.

— Присядьте, — предложил Бондарев. — Меня зовут Александр Алексеевич. Курите…

Огрубевшими пальцами с обломанными ногтями Виталий вытащил из пачки папиросу и, достав из кармана спецовки спички, прикурил. Молчал, ожидая продолжения. Судя по костюму и напечатанной на гильзе папиросы марке табачной фабрике «Ява», гражданин начальник пожаловал из столицы.

— Как тут живется-можется? О старых грехах я расспрашивать не собираюсь, — заверил Бондарев.

— О чем тогда говорить? — вскинул на него глаза Манаков.

— Валюту скупали по чьей просьбе?

— Зозули. Я на следствии и суде все честно сказал, — нервно дернул головой Виталий, — добавить нечего.

— Родственник ваш, Михаил Павлович Котенев, в валютных операциях участвовал? Или, может быть, знал о них?

— Мишка? — Манаков прищурился и криво усмехнулся. Сразу вспомнился лощеный, предельно осторожный и скрытный муж сестры, предостерегавший от связи с Зозулей и потом бросивший Виталия на произвол судьбы. Сдать его этому громадному начальнику со всеми потрохами, и дело с концом? Пусть роют под проклятого Мишку, чтобы и он наконец узнал, как сладко спать на нарах.

Но тут мелькнула другая мысль — не случилось ли чего в Москве, если оттуда притащился в этакую даль обличенный властью человек? Вдруг Котенев уже сам парится в предварилке?

— Мишка? — повторил Виталий, выгадывая время для обдумывания ответа. — Нет, он не знал и не участвовал. Не хочу напраслину на него возводить. Если на мне грех, то я за это и в ответе. Котенев сам себе ответчик. У него что, серьезные неприятности?

— Сестре писали отсюда? Честно!

— Только на общих основаниях переписки, — помолчав, ответил заключенный.

А сердце у него нехорошо сжалось, заныло в тягостном предчувствии беды. Губы у Виталия стали непослушными и холодными — еще слово, и спазмы перехватят горло. Что же произошло в Москве? Неужели что-то случилось с сестрой?

— Только на общих основаниях писали? И все? — Саша взял графин, налил воды и подал стакан Виталию. Не сумев сдержаться, тот схватил его и жадно выпил.

— С кем передавали сестре или зятю записку на волю? — поставив на место стакан, повернулся к нему Бондарев. — Или, может быть, на словах просили передать о себе?

— Что вы, гражданин начальник! — Манаков прижал руки к груди и привстал с табурета. — Я никогда режим не нарушаю.

— В чем другом, может, и не нарушаешь, — прищурился Саша, — а в этом нарушил!

Он шел практически на ощупь, вслух высказывая родившиеся у него мысли. Сейчас нужно дожать Манакова. Дать ему понять, что приезжему из столицы известно много больше, чем он говорит. Ведь знал Ворона о Котеневе, знал! Откуда? Только от заключенного Манакова, с которым отбывал наказание в одной колонии, в одном отряде и даже в одной бригаде. Раньше их жизненные пути нигде не пересекались — это установлено абсолютно точно.

— Да-да, — продолжил Саша, глядя собеседнику в глаза, пытаясь не дать тому отвести взгляд, — нарушил!

— Не пойман — не вор, — скривил губы Виталий. — Доказательств у вас нет. А слова… Они и есть слова!

— Вот ты и шепнул несколько слов уходящему за ворота, — улыбнулся Бондарев. — Так?

— Нет… — Манаков опять опустил голову и уставился в пол.

— Котенев от Лиды ушел, — выдержав паузу, негромко сообщил Саша. — Она тебе, наверное, не писала?

У Манакова снова нехорошо сжалось сердце — как же там теперь Лида? Посвятила всю жизнь этому сытому высокомерному мужику, а тот взял и… Но почему? Неужели именно Ворона послужил причиной?

— Почему ушел? — кривясь от сжимавшей его внутри боли, почти прошептал Виталий. — Почему?

— Я не должен говорить, но скажу. — Бондарев достал новую папиросу из пачки, не спеша прикурил. — Посылали вы весточку о себе с Анашкиным. Так? Пока не знаю точно, что и как получилось там у него с Котеневым, но спустя некоторое время после освобождения Анашкина на квартире вашей сестры произведен самочинный обыск, короче — разгон. А потом преступники пришли на квартиру Лушиных. Известные вам люди? Там получилось еще хуже…