Удивительно, но штрихи усталости — и темные тени под глазами, и резкие складки у губ, — не лишали герцога Алларэ той блестящей красоты, которой он прославился на всю страну. Просто золотая маска, словно под резцом лучшего мастера, обретала неповторимые черты; второй такой быть не могло.

— О чем вы думаете с таким видом, сокровище?

— Наверное, хорошо быть таким красивым… — Саннио прикусил язык и покраснел, но Реми не стал смеяться.

— Удобно, — поправил он. — Люди охотнее пойдут за рослым красавцем, чем за плюгавым уродом. Равнять красоту и ум, красоту и благородство — глупо, но так повелось со времен рыцарей… Это весьма печально, на самом-то деле. Судить нужно не по походке, а по следам.

— Хорошо вам так говорить! — язык все-таки стоило прижать зубами… Реми расхохотался в полный голос, жмурясь и сверкая зубами. Отсмеявшись, он смерил собеседника взглядом и вновь посмеялся.

— Подождите пару лет, Сандре, и вам расхочется прятаться от зеркал. Вы еще не видите себя, и уж тем более — не любите. В ваши восемнадцать я тоже ужа-асно страдал по поводу своей несуразности…

— Вы?!

— Я. Не верите — спросите Руи, когда он вернется. Его это, помнится, искренне забавляло, а меня раздражало, что он не понимает всей глубины моей скорби. Все мальчишки одинаковы. Мне еще тогда категорически отказала одна дама… отказала — это мягко сказано. Я залез к ней на балкон, точнее, почти уже залез, и вот тут-то она меня треснула по пальцам каким-то вазоном с цветами. Оставалось только падать вниз, между прочим — на брусчатку. Дама оказалась горласта и языката, так что половина Убли услышала такую отповедь! Помимо прочего я оказался наглым уродом, это было обиднее всего остального. Я оч-чень переживал! А ваш дядя счел это невероятно смешным… — Реми мечтательно прикрыл глаза. — Хорошее было время. Покойный король только год как сел на трон, у него только что родился наследник, и ничто не заставляло предполагать, что и он скатится в безумие как отец и брат…

Саннио попытался представить себе молодых короля Ивеллиона, Реми, дядю — но у него ничего не вышло. Тогда ему было три года, и он играл во дворе монастыря святой Кариссы с другими сиротами-подкидышами. Когда герцог Алларэ забирался на балконы к несговорчивым дамам, пределом мечтаний малыша, едва научившегося выговаривать свои имя и фамилию было выбраться за ворота или залезть на морковную грядку к монахиням.

— Теперь мы с этим наследником едва не воюем, — хмыкнул молодой человек и потянулся, чтобы поставить пустой кубок на пол. — А король…

— М-да, молчание тут лучше слов, — кивнул Реми. — Девятый час… как бежит время. Скоро вернется архиепископ, и мы опять узнаем много нового о своей глупости, недальновидности и отсутствии чувства долга.

— Он всегда был таким?

— Нет, двадцать с лишним лет в ордене заметно улучшили манеры дядюшки Жерара. Кстати, они с вашим отцом очень дружили, так что можете рассчитывать на благосклонность его высокопреосвященства. То есть, на утроенные нотации, выговоры и придирки.

— Я думал, в Блюдущие вступают лет в тринадцать, — удивился Саннио.

— Нет, тогда он прошел испытания, как и все мальчики Собраны, но отказался. Кстати, Сандре, а как вы улизнули от братьев-испытателей? В вас они должны были вцепиться клещами — одаренный сирота…

— Я тогда болел горячкой. Думали, что я вот-вот помру, какие там испытания…

— Нам всем повезло, а Руи — особенно, — вполне серьезно сказал Реми. — Род Гоэллонов не прерывался со времен первого короля, а тут только ваше чудесное явление спасло династию.

— Дядя мог бы жениться…

— Мог бы, мог бы. И я мог бы — вот толку с того… Впрочем, тут мы вторгаемся в область, обсуждать которую нам не подобает. К тому же к нам поднимается Сорен, и я думаю, что с новостями.

Не только с новостями, но и с глубоким возмущением на лице, обнаружил Саннио, увидев в проеме приятеля. Сорен крайне болезненно реагировал на любые, и подлинные, и мнимые посягательства на его положение самого близкого к герцогу Алларэ человека. Андреаса он еще готов был терпеть, как безусловно полезного, а вот остальным предназначались гневные взгляды и презрительно задранный нос. Алессандр весьма старательно проигнорировал все это выразительное негодование; Сорен хороший друг, но никто не безупречен, у всех своя дурь. У этого — такая. Однако ж, взглядом еще никто никого не убил, а до поступков в духе Рене бруленец никогда не опускался. Но — определенно, эти двое были Сотворившими предназначены друг другу в наказание, назидание и живой пример… который ни Рене Алларэ, ни Сорен Кесслер воспринимать не желали. «Ну и к селедкам ваши возвышенные страдания!» — подумал Саннио, попутно отметив, что любимое ругательство алларцев прицепилось к нему намертво. Селедки, наверное, тоже ужасно страдали: к ним поминутно кого-нибудь или что-нибудь отправляли, и ладно бы нечто ценное, так нет — лишь то, что ни одному доброму человеку не нужно. Минутным молчанием выразив свое отношение к увиденному — Реми только улыбался, любуясь картиной, — Кесслер соизволил открыть рот и сообщить, что архиепископ Жерар вернулся, намеревается провести ночь в доме родича, велел подать ему вина, выговорил за то, что его челядь разместили вместе с прислугой…

— Это он вам все выговорил? — герцог Алларэ искренне развеселился. — А вы что же?

— Позвал вашего камердинера.

— Вот и славно. Сорен, присоединяйтесь к нам. Я хотел бы с вами обоими посоветоваться… По лицу приятеля, разумеется, втиснувшегося между Реми и Саннио, юноша смог без зеркала определить, что у него самого сейчас написано на физиономии: запредельное удивление. Вот чего-чего, а такого еще не было. Герцог Алларэ приказывал, расспрашивал, отправлял туда или сюда с поручениями — но советоваться с «младшим поколением» он до сих пор не собирался.

— Вы оба выслушали предложение Эйка, а потом — его высокопреосвященства, — Сорен покраснел пятнами. — Что вы об этом думаете?

— Да пошли бы они к Противостоящему! И тот, и другой! — еще ярче вспыхнул Кесслер. — Мириться с этим… даже на словах… Саннио прикрыл глаза. Что сказал бы на его месте дядя? Не угадаешь, и не дотянешься с вопросом. Приходится, все-таки приходится выбирать самому; и ладно бы за себя, но ведь за все герцогство. За Бернара и Бертрана, за славную добрую Магду и всех домашних, за тех, в герцогстве Эллона, кого он даже никогда не видел. За отправленных на запад Готье и Файе, за эллонские полки, расквартированные в столице, за крестьян, рыбаков и ремесленников, что платят налоги и надеются на защиту герцога Эллонского…