— С улицы. Только представь, какой поднялся бы вопль, вздумай я поместить стражников в доме почтенного воина.

— Представляю, — я покачал головой. — Но опасность слишком велика.

Он не ответил.

— Тебе удалось допросить его?

— Удалось. Не сказал бы, что удачно — он всё отрицал.

Я безрадостно рассмеялся:

— Ну конечно. Как и Сеяшочитль.

— Хранительница? Я получил твое сообщение, но…

— Она в этом замешана, — сказал я.

— Это серьезное обвинение, Акатль. Тебе есть чем подкрепить его?

— Нет. Возможно, здесь удастся что-нибудь найти.

Мы обыскали весь дом; вдова помогала нам, показывая короба, в которых покойный держал самое ценное свое имущество. Тщетно.

Последний плетеный короб изнутри был не настолько глубоким, как казался снаружи. Я посмотрел на Масиуина, который держал в руках охапку одежды, и вдвоем мы перевернули короб, вывалив его содержимое на пол.

Под вторым дном обнаружилось множество набросков и бумаг. Дрожащим от горя голосом вдова Наятлана поклялась, что никогда раньше не видела их. Письмена выцвели и утратили четкость.

— Мне нужно время, чтобы изучить бумаги, — сказал я.

Помолчав, Масиуин ответил:

— Возможно, придется передать дело столичным судьям. Я с ним не справляюсь.

— Не стоит. Ты мне нужен.

— Зачем?

— Все четверо мертвы, — объяснил я. — Она выполнила задуманное. Чем дольше мы прождем, тем меньше доказательств у нас останется.

— И что мне теперь делать?

Я посмотрел на верхний листок: на нем был нарисован Тескатлипока, Дымящееся Зеркало, который правил миром людей в Первую эпоху.

— Поставь охрану вокруг дома Сеяшочитль. Пусть за ней внимательно наблюдают.

Мы коротко переговорили с вдовой Наятлана, но она даже не знала, что ее муж был членом культа. Расспросы ни к чему не привели.

Время между пробуждением и жертвоприношениями в память об очередном усопшем (у меня ведь были и свои обязанности) я потратил на изучение рукописей. Записанные в них заклинания были старыми и такими мощными, что необученные фанатики вряд ли смогли бы воспользоваться ими.

Рядом с одним из заклинаний виднелись пометки, вроде бы пояснения к наложению, но половина глифов отсутствовала, из-за чего остальное почти не поддавалось прочтению. Призыв, возможно, вызов какой-нибудь твари. Хвала богам, у них ничего не вышло. Я готов был поблагодарить за это Сеяшочитль, не будь она такой надменной. Ей уже доводилось убивать невиновных.

Остальные бумаги интереса не представляли: восхваления Тескатлипоке, его магии, дарующей жизнь и смерть. Выцветшие гимны прославляли Дымящееся Зеркало, который держит в своих руках судьбы мира и будет править империей. Здесь я тоже обнаружил сделанные рукой Наятлана пометки и кое-как смог разобрать их. У него был сын, который утонул в раннем возрасте. Глупец надеялся, что в Шестую эпоху Тескатлипока вернет ему ребенка.

Глупец. Но смерти он не заслуживал.

Время от времени я получал весточки от Масиуина, но ничего нового он мне не сообщал: Сеяшочитль не покидала дом, ни в тот день, ни в следующий. Судья приказал обыскать дома остальных трех умерших — безрезультатно.

Наконец ко мне пришел сам Масиуин и сказал, что его отстраняют от расследования. Последний убитый был воином-орлом, и его высокое положение требовало, чтобы делом занимался кто-нибудь чином повыше младшего судьи. Масиуину пришлось отозвать своих стражников и ждать прибытия более знающего чиновника.

Следующей ночью я сам следил за Сеяшочитль. Ничего не произошло. Всю ночь я просидел на крыше соседнего дома, с которой открывался вид на ее патио, и к тому времени, как я вернулся в храм, моя одежда промокла от росы.

Три осколка обсидиана — два орудия убийства и тот, который я нашел в теле Паяшина, — я оставил лежать на алтаре. Каждый раз, приходя в храм, я смотрел на них и вспоминал, что погибли невиновные.

Во вторую ночь Сеяшочитль вышла во двор, неся в руках клетку с совой. Я увидел, как Хранительница раскладывает рядом с собой нефрит, резное изображение паука и обсидиановое лезвие. Потом она убила птицу и ее кровью нарисовала квадрат.

Я увидел, как она призывает Обсидианового Вихря. Он явился на ее зов и остановился перед ней, блестя в свете луны сотнями обсидиановых лезвий. Сеяшочитль что-то шепнула Ему.

Нет. Я поднялся со своего места, которое так долго служило мне укрытием, и едва не свалился с крыши. Но по-прежнему до меня не долетало ни слова из того, о чем они говорили. Наконец Сеяшочитль отпустила Вихря, и Он исчез, унеся с собой ощущение холода и отчаяния.

Невозможно. Тогда слова Вихря показались мне правдивыми.