Авангарды союзнических армий уже придвинулись к Парижу. Первая резервная артиллерийская бригада все еще оставалась на месте, но веселая и жизнерадостная атмосфера успешного наступления, царившая в войске, захватила и ее.

Ученья проводились по батареям, взводам, капральствам. С утра в лагере слышались команды:

— Орудие! С банником! С картузом! С пальником! Прибить заряд! Наводи, вставь трубку! Орудие! Пали!

Наконец пришел приказ: выступать. Приятно было смотреть, как все горело в руках бомбардиров и фурлейтов, как лихо подводили ездовые лошадей в упряжки, как весело командовали фельдфебели, как сияли лица офицеров.

Поход, поход!.. В душе Рылеева пели серебряные трубы.

Что ни говори, а движущаяся на марше конная артиллерийская рота — внушительное зрелище. Высокие сильные лошади, блестящая тяжелая медь орудий, величавая таинственность закрытых снарядных ящиков, в которых до времени заперт всесокрушающий огонь.

Рылеев ощущал себя частицей этого могучего и гордого организма. Он ехал рядом с Мейендорфом и с нетерпением оглядывался по сторонам.

— Как вы полагаете, — спросил он взводного, — с какой стороны может появиться противник?

— С любой, — ответил Мейендорф. — Тут везде бродят отбившиеся после недавних сражений от главных сил французские отряды.

Вокруг стояла тишина. Зеленеющие весенние поля и сады, тихие деревушки дышали миром и покоем.

На второй день с утра стали слышны далекие пушечные выстрелы.

— Что за сражение? — взволнованно спросил Рылеев Мейендорфа. — Кто там дерется?

Мейендорф пожал плечами и спокойно проговорил:

— Откуда мне знать? Фронтовой офицер знает только свой взвод, а что за дело, в котором ему предстоит помериться с врагом, он узнаёт лишь, когда столкнется с ним нос к носу или когда в него полетят ядра и картечь.

Прискакал адъютант от бригадного генерала с приказом батарее остановиться и приготовиться к бою.

Несмотря на ясно слышимую канонаду, казалось просто невозможным, что здесь, на этих мирных полях, может разгореться сражение. Все было похоже на ученье. Но, наверное, потому и заняла батарея боевое построение четко и без суеты.

На горизонте показался небольшой отряд французской кавалерии.

По орудийным расчетам прокатились эхом быстрые команды.

— Орудие!

— С пальником!

— У зарядного ящика!

— По команде с картузом!

На всадниках уже можно было различить зеленые с красным мундиры и драгунские хвостатые каски.

— Заряжай! Заряжай! Заряжай! — раздались быстрые команды.

Драгуны скакали прямо к батарее, видимо не ожидая встретить тут противника и поэтому не замечая ее. Но вот они увидели русских, остановились и после краткого совещания повернули вдоль дороги.

— Уходят! — воскликнул Рылеев, вскочил на коня и дал шпоры. Конь рванулся и понес. Рылеев выдернул из ножен саблю.

— Прапорщик, назад! — крикнул Сухозанет таким громким голосом, которого Рылеев никогда не слышал у него.

Рылеев натянул повод, но лошадь по инерции еще продолжала скакать. Драгуны уходили. Несколько человек драгун на ходу достали из седельных сумок пистолеты и выстрелили по Рылееву. «Так вот как свистят пули», — быстро подумал он. В этот момент его лошадь остановилась и, подчиняясь поводу, тряся задранной головой, стала разворачиваться.

Французские драгуны скрылись за горизонтом.

Рылеев вернулся к батарее.

— Мы, прапорщик, артиллеристы, а не гусары, — сердито сказал Сухозанет. — Наше дело стрелять из пушек, а не скакать, размахивая саблей. — Но, окончив разнос, улыбнулся. — Поздравляю с боевым крещением: первый раз под пулями. В жизни офицера минута незабываемая. А эполет сохраните, внукам будете показывать.

Рылеев схватился за плечо: правый эполет был прострелен.

Перед вечером к батарее вышел еще один французский кавалерийский отряд, но после нескольких залпов ушел, не предпринимая атаки.

А еще час спустя пришла эстафета о капитуляции Парижа и приказ возвращаться на прежнюю стоянку.

Затем последовали известия об отречении Наполеона, о ссылке его на остров Эльбу и возвращении на французский престол Людовика XVIII.

Русской армии было приказано возвращаться в Россию.

Начался обратный путь войск. Теперь уже оставалось одно занятие — знакомиться с достопримечательностями и по возможности развлекаться.

Проезжая знаменитый водопад на Рейне возле Шафхаузена, Рылеев счел необходимым посетить его. На берегу он увидел живописца, рисующего величественный вид. Живописец оказался русским, звали его Сильвестр Щедрин.