— Вот и расскажете.

— Жаль, что я не официантка. Официанткам куда удобнее все услышать, при них говорят не стесняясь.

— Это верно.

Само собой, Петр Петрович был согласен с нею, но не мог же он передать ей слова Раушенбаха, не мог же прямо так, в лицо сказать, что она чересчур стара, по мнению Раушенбаха, чтобы обслуживать немецких офицеров.

— Я там познакомилась с одной официанткой, — продолжала Алла Степановна. — Оказывается, она живет недалеко от меня, и мы несколько раз вместе возвращались домой.

— Кто она такая?

— Зовут ее Катя Воронцова. Молодая женщина, довольно миловидная; рассказала мне всю свою жизнь. Муж ее на фронте, они жили в Ленинграде, а теперь она живет здесь с ребенком. Мальчику одиннадцать лет, как-то приходил к ней, такой милый, смышленый мальчишка. Они сильно голодали, а потом ее устроили работать в ресторан.

Она оборвала себя: за окном послышался лай Джоя.

— Кто-то идет?

— Сейчас поглядим.

Петр Петрович вышел на крыльцо. Знакомая темная фигура стояла возле крыльца.

— Привет, — сказал Вася. Он вошел в комнату: — Добрый вечер, Алла Степановна.

Она искренне удивилась:

— Вы знаете меня?

— Знаю.

— Откуда?

— Во-первых, часто видел в театре, на сцене, и потом я же знал, что вы придете.

Она умоляюще сложила руки.

— Скажите только правду: мой муж жив?

— Я всегда стараюсь говорить только правду, — ответил Вася. — Жив, здоров и передает вам, чтобы вы тоже берегли себя.

Темные глаза женщины просияли.

— Если бы увидеть его, хотя бы на одну минуточку!

— Может быть, и увидите, — произнес Вася.

— Когда?

— Когда придет время!

Петр Петрович смотрел на него, мысленно дивился про себя. Такой молодой и такой собранный, немногословный, — видно, что каждое слово его взвешено, рассчитано. Характер ли это такой, или просто сумел так воспитать себя, понимая всю сложность и опасность своей деятельности?

— Вы хорошо знаете немецкий, — сказал Вася. — Интересно, удалось ли вам услышать, о чем говорят немцы?

— Я не бываю в зале, где сидят офицеры, но кое-что случайно услышала.

— Что же?

— Я слышала, как метрдотель, зовут его Фридрих Венцель, говорил буфетчику из бара о том, что партизаны пустили под откос немецкий состав в соседнем городе.

Вася слегка усмехнулся:

— Это мы тоже знаем. Что еще?

— Потом Катя мне сказала, что сюда скоро приедет какой-то важный чин из Берлина, что-то вроде инспектора.

— Кто это — Катя?

— Официантка. Мы с ней вроде немного подружились.

— Она знает немецкий?

— Очень слабо, но все-таки поняла; это сказал какой-то офицер.

— Как фамилия того, кто должен приехать?

— Не знаю. Попробую узнать.

— Это было бы хорошо.

Вася на минуту прикрыл глаза.

«Как же он устал, — подумал Петр Петрович. — Ему бы сейчас лечь и уснуть…»

Теплое, почти отцовское чувство к этому еще совсем молодому человеку охватило его. Показалось на миг: перед ним сидит его сын, которого он давно, так давно не видел. Суждено ли им снова увидеться когда-либо?..

— Хорошо было бы, — снова начал Вася, — если бы вы сумели подружиться с Катей. Как по-вашему, это возможно?

— Попробую.

— Сперва проверьте осторожно, исподволь…

Алла Степановна слегка улыбнулась.

— Я же актриса, и, как вы понимаете, человековедение тоже входит в круг моих интересов.

— Тем лучше. Надеюсь на вас.

Ответная улыбка загорелась в глазах Васи, и вдруг стало видно, как он еще молод, какие у него мягкие, теплые глаза.

— Давайте встретимся через неделю, — сказал он. — Ровно через неделю, здесь, в это время. Вы нам расскажете все, что успели узнать…

— Хорошо.

Вася повернул к двери, потом остановился.

— Петр Петрович, — сказал он, — может статься, что я вам понадоблюсь раньше, вам или Алле Степановне.

— Как же тогда быть?

Вася подумал немного.

— Вы знаете городской сад?

— Конечно.

— Если возникнет необходимость меня видеть, зайдите в городской сад; там, на средней аллее, крайняя скамейка, ближе к выходу. Нацарапайте на ней бритвой или гвоздиком, скажем букву «П», это будет означать, чтобы я пришел к вам домой. Если же домой нельзя, нацарапайте «Ф». Тогда я приду в фотографию.