— Тогда перестань вести себя как ребенок. — Его голос становится глубже, резче, и я вижу, как он теряет контроль, как жестокий мужчина скрывается под маской. — Тебя привели сюда с определенной целью, Лиллиана. Я решил, какой будет эта цель. Таков уж этот мир.

— Не тот мир, в котором я хотела бы жить.

Он вздыхает.

— Ешь, Лиллиана.

Я хочу отказаться. Но, боже, я так чертовски голодна. Я была голодной всю свою жизнь. И еда передо мной выглядит как рай. Я не думаю, что голодовка повлияет на Николая. Поэтому я ем. Он снова наполняет мой бокал, как и обещал. И когда подают десерт, взбитый мусс с клубникой, я ем и его тоже. На самом деле нет смысла бороться с этим. Может быть, если я растолстею, он не захочет меня.

— Пойдем со мной, — говорит он, когда тарелки убраны. — Ночь еще не закончилась.

О, ладно. Я смотрю на него с выражением, спрашивающим, как, по его мнению, я могла бы этого хотеть, но он игнорирует это, уводя меня из малой столовой в комнату, куда нас с отцом впервые привели, чтобы мы дождались встречи. Или, по крайней мере, я думаю, что это она. В этом огромном доме трудно быть уверенной.

В камине горит и потрескивает огонь, перед ним расстелен толстый пушистый ковер, а на очаге установлен поднос. Я понимаю, что это не та комната, мой разум бессмысленно вспоминает, что в комнате, куда нас привели, не было ковра и, прежде чем я это осознаю, Николай подводит меня к ковру и тянет вниз, чтобы я села на него рядом с ним, протягивая руку к подносу из дерева и шифера, чтобы откупорить стоящую там бутылку дорогого виски.

— Ты любишь виски? — Спрашивает он, и я смотрю на него.

— Понятия не имею, — говорю я ему категорично, внезапно почувствовав сильную усталость. Я вижу, как передо мной простирается остаток моей жизни, когда я жена этого человека, и мне интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ему надоест притворяться. Пока он не придет к мысли, что мы враги, и никакие попытки притвориться хорошим парнем никогда не заставят меня перестать ненавидеть его за то, что он лишил меня шанса на свободу.

— Это особенный вкус, — сообщает он мне, наливая немного в каждый из хрустальных бокалов. — Мой отец предпочитает водку, и мне она тоже нравится, но хороший виски, это удовольствие. Конечно, не говори ему, что я это сказал, он ненавидит ирландцев, и шотландцев тоже, хотя последние никогда по-настоящему не открывали здесь бизнес, так что я не знаю почему. — Николай протягивает мне бокал. — Нотки торфа и ванили. Немного жгучий в горле, но приятно сглаживается.

Когда он произносит это, в его голосе снова звучат те соблазнительные нотки, которые касаются моей кожи, как изнаночная сторона бархата, и это заставляет меня вспыхнуть от жара, который, я знаю, не от огня. Я сопротивляюсь этому, пытаясь оттолкнуть. Он может заставить меня выйти за него замуж, но, конечно же, он не может заставить меня хотеть его.

Должно быть что-то, что находится под моим контролем.

Я беру у него стакан. Я хочу отказаться, но что-то подсказывает мне, что он будет настаивать на этом, и мне любопытно. В его устах это звучит как восхитительное угощение.

Выбирай свои битвы, Лиллиана. Эта мысль поражает меня, когда я беру хрустальный бокал из его руки. Если мне придется выйти замуж за этого человека, моя жизнь превратится в долгую войну на истощение, усеянную битвами, которые, как я подозреваю, я в значительной степени проиграю. Если я буду бороться со всеми ними, я выдохнусь раньше, чем пройдет шесть месяцев.

Я делаю глоток виски. Он обжигает мой язык, огненная линия проходит к задней стенке моего горла, и я кашляю, когда проглатываю его, жидкость расплескивается в стакане, когда я резко наклоняюсь вперед. Николай берет стакан из моей руки, его другая рука внезапно оказывается у меня на спине, когда я снова кашляю, и я вижу легкую ухмылку на его лице, когда он смотрит на меня сверху вниз. На короткую секунду мне почти кажется, что сквозь веселье я даже вижу проблеск беспокойства. Но я уверена, что мне это померещилось.

— Это может немного ошеломить, когда ты пробуешь его в первый раз. — Его голос все еще прокуренный, в словах чувствуется намек на недосказанность, как будто он не совсем имеет в виду напиток. — Если хочешь, я могу принести тебе вина.

— Нет, все в порядке. — Я тянусь за стаканом, внезапно решив допить его. Я не хочу доставлять ему удовольствие от осознания того, что я не могу справиться с чем-то таким незначительным.

Вот и все, что нужно для выбора моих битв.

Я делаю еще глоток, на этот раз заставляя себя подержать напиток во рту секунду, прежде чем проглотить, готовясь к ожогу. Я пытаюсь попробовать то, о чем мне рассказал Николай, торф и ваниль, почувствовать, как они разглаживаются после первоначальной волны тепла. Второй глоток не дает мне этого, как и третий. Но к тому времени, как я добираюсь до четвертого глотка, я начинаю понимать, что он имел в виду.

Виски хорош. Не мой любимый напиток, я все еще думаю, что вино мне нравится больше, но в нем есть что-то соблазнительное и мужественное, что заставляет меня чувствовать себя увереннее, сидя здесь и потягивая виски рядом с этим мужчиной. Например, может быть, я смогу постоять за себя в этой ситуации. Пока я не смотрю на него и не замечаю его взгляд на своих губах, и дрожь страха снова пробегает по мне. Кого я обманываю? Николай возьмет то, что хочет. Он всегда будет так делать. Я могу бороться с этим, и я планирую, но все это просто игра, чтобы заставить меня думать, что он кто-то лучше, чем жестокий головорез, который взял жену против ее воли.