Его сердце колотится слишком быстро. Кажется того и гляди проломит рёбра и грудину, выскочит наружу под проливной дождь.

– Помнишь, что ты сказала, когда мы были на крыше, после ужина – перед первой экспедицией, первой разлукой – помнишь, что ты сказала? Ты обещала мне быть в безопасности за стенами. Ты обещала. Ну же, Кaта… Любовь моя… Не уходи, не оставляй меня…

Она едва моргает, открывает глаза. Ладонь слабо цепляется за его плащ, сжимает. Леви улыбается.

– Молодец, – девушка морщиться от боли. Лошадь, выбравшись на тракт, летит как стрела. – Ты такая умница, Кaта. Говори со мной. Можешь назвать своё имя?

Капитан разлепляет сухие губы, хрипит:

– Кат…Катрина… Бишоп…

– Молодец, – Аккерман от счастья, что она смотрит на него – снова смотрит на него – готов на что угодно. – Ты умница, любовь моя… – Леви правит поводьями, пригибается ближе к холке коня, прячась от веток, и прижимая Кaту ближе к себе. – Как меня зовут?

Катрина сжимает его зелёный плащ и едва улыбается – уголки губ подрагивают:

– Л-леви… Капитан Леви… Мой Леви…

– Хорошо, – выдыхает он. – Очень хорошо.

Кaта сонно хмурится, шипит, когда лошадь перескакивает препятствие и их снова встряхивает. Боясь, что сейчас она закроет глаза и перестанет ему отвечать, Леви спрашивает снова:

– Сколько же ты убила на той поляне? – он отчаянно хочет развязать её язык и слышать голос, который чуть было не потерял. Что ещё может потерять – его рубаха на животе и плащ уже пропитались от её крови. А она бледная. Очень бледная.

– Одиннадцать… кажется… – слабо отвечает девушка. Леви прижимает её ещё ближе.

– Не смей умирать. Обещай мне, что не умрёшь, – цедит он, целуя её в холодный лоб. – Это приказ. Ты должна следовать приказам, капитан второго ударного. Обещай мне, Кaта, обещай мне…

– Да…– едва слышно говорит Бишоп, медленно моргая. – Обещаю…

– Хорошо, родная, – Леви улыбается, но быстро поджимает губы. Рано радоваться. Она всё ещё истекает кровью. Капитан шпорит лошадь в последний раз, выезжая к разбитому палаточному лагерю и едет напрямую к лазарету – двойному шатру. Успеть. Только бы успеть.

Эквус быстро доезжает прямо до входа. Один медбрат быстро подбегает, замечая нашивки капитана.

– Она ранена, в живот слева – как давно не знаю, но крови вышло много, – коротко докладывает Леви, идя ко входу, неся Кaту на руках. В свете огня он внутренне боязно содрогается: какая же она бледная. Сердце снова пропускает удар.

”Выживи. Выживи”, – заклинает он её. Если слова материальны, если они могут ей помочь, он будет самозабвенно бормотать всю ночь.

Медбрат что-то спешно кричит другому коллеге. В палатке всё приходит в спутанное оживление. Полы в дальнем углу раздвигаются, и в палатку выходит врач – один из шести, что служит в Разведкорпусе. Леви скептически вглядывается в этого нового персонажа: высокий, ещё и в очках, край халата заляпан мелкими красными пятнами. Молодой и новенький, хоть держится на удивление свободно.

Подойдя ближе, он оглядывает Катрину, быстро говорит:

– В операционную её, Джефри. Быстро. А вы остаётесь тут. Там всё стерильное, а вы и не врач и, уж извините… – хирург многозначительно кивает вниз, указывая на сапоги Леви. Капитан инертно опускает взгляд: весь замаран грязью. Точно – когда на поляне садился, не задумывался.

– Я… Через сколько она будет в палате? – сдерживаясь, выдавливает Аккерман. Хирург флегматично пожимает плечами.

– Может через час, а может через полтора. Надо разрезать и оценить, что повреждено, а что – нет. Ждите, – доктор небрежно поправляет очки и снова окидывает капитана взглядом. – Вы её начальник?

Леви готов осклабиться:

– Муж.

– Тогда в палату точно пустят, – смягчается хирург. Серые глаза даже чуть теплеют, в них крупицами блестит сочувствие. “Циник”,– решает Аккерман, – “такой молодой, а уже циник”.– Ждите. И молитесь, если верите в милость Стен, – врач вдруг скабрёзно улыбается, явно довольный своим юмором, – или что там нынче проповедают?

Леви давит желание недовольно цокнуть языком ему в спину и, запахивая плащ, наполовину пропитанный кровью жены, выходит из лазарета к офицерской палатке. Сумерки расползаются по разбитому лагерю, дождь не стихает.

Капитан не хочет впадать в круг беспокойного самотерзания, но рука сама собою сжимает кольцо на цепочке, а с губ безмолвно слетает мольба:

”Выживи…”

***

Тело кажется абсолютно чужеродным. Мышцы бездумно приходят в тонус и ослабевают, будто она пустышка, перевязанная нитями, за которые вкрадчиво дёргает невидимый кукловод. Сердце бешено трепещет, отдаваясь гулким эхом в голове, а простой вдох кажется непосильной работой. Катрина едва находит силы разлепить глаза: веки словно из свинца вылиты – давят неимоверно. Следом настигает резь: приглушённый свет помещения кажется солнцем в зените. Кaта, сглатывает – горло саднит от сухости. Всё ощущается, как затянувшийся сон, беспросветное болото грёз и кошмаров. Девушка старается дышать спокойнее, но сбивается, когда ватные руки с трудом поддаются указке подняться к лицу. Бишоп потеряно жмурится, морща нос. Пытается подняться, но тут же падает обратно и с шипением стонет – левый бок и весь живот горько саднит.