— Ты же не думала, что я храню столь дорогой виски в общественном баре? — когда они завершают работу, подталкивает к боковой двери, тушит свечи. — Сегодня это место в печенках уже, ко мне пойдем.

Его дом прилегает вплотную, Лэйн была там однажды, помогала дотащить стулья в особо людный вечер. Помнит только, что жилище у него по странному обставленное, будто само время смешалось: грубая кирпичная кладка и статуэтки Старого Мира, проржавевшие светильники и сверкающий хром, подушки с кистями и самый обычный с виду ковер. Между утонченностью и безвкусицей, неизгладимо из памяти, дерзко, прямо как сам Оуэн в своих кричащих рубашках и золоте. Нацепи на другого — бледной тенью сотрется или посмешищем станет, но Оуэн особенный. Человек-образ. Человек-история. Приключенческий роман с погонями на каждой странице, неправдоподобный и тем не менее завораживающий. Волнующий.

— Чувствуй себя как дома.

Как дома?.. Лэйн давно позабыла, что значит быть за надежными стенами и не думать о мутантах или песчаных бурях, но огромный угловой диван убеждает доверить спину и хоть на секунду закрыть глаза. А когда Оуэн возвращается — черт знает, сколько его не было — она почти спит. Он прикасается к ней стаканом, еще больше собой — одеться так и не потрудился — кожа прохладная, после душа влажная, льнуть хочется. Виски, пропитанный древесно-фруктовыми ароматами, он дает сначала вдохнуть, крутит янтарную жидкость на дне бокала и только потом позволяет отпить.

— Лед есть? — спрашивает Лэйн — алкоголь и впрямь бесподобный, раскрывается сложным букетом, приятно обволакивает горло.

— Для виски? Только испортит.

— Для тебя, — даже в приглушенном свете на скуле отчетливо проступает фиолетовое пятно.

Он указывает на холодильник, где аккуратно сформированные кубики лежат прямо в целлофане, видимо, нередко пригождаются. К себе приложить тоже не помешает, стоит вернуться, как взгляд оказывается снова прикован — медленно, один за другим, Оуэн снимает кольца, потирает запястья: загорелые, венами испещренные. В баре Лэйн редко смотрит в лицо хозяина, каре-зеленые глаза дотошны, внимательны, в душу просачиваются, зато на руки любоваться в самый раз — как разливает ими выпивку, помешивает кофе, как опирается щетиной на сомкнутые в замок пальцы. Небрежно Оуэн стаскивает последнюю цепочку, будто нарочно избавляясь от напускного блеска. Остается в потертых джинсах, почти обнаженный без своих побрякушек.

«Все дело в образе, — сказал он однажды. — Видела, как загораются глаза у людей, если положить перед ними старинную золотую монету? Не способны оценить ни её подлинности, ни ценности, но блеск сбивает с толку. Со мной тоже самое».

Слова для неё. Как, возможно, и сегодняшнее представление. Демонстративно вспарывает кусок толстой шкуры, чтобы с любопытством заглядывала, глубже, не как прочие. Проблема в том, что вместо крови и плоти внутри вполне могла оказаться еще одна непробиваемая кожа, с Оуэном всегда так — не разберешь, где человек, а где фигура напоказ.

— Поможешь еще немного? — он забирает лед и наклоняется куда-то к тумбочке, достает аптечку.

В этих местах вода не самый чистый ресурс — отфильтрованный дождь или жалкие крохи высыхающего оазиса: можно смыть пот и пыль, но не заразу с открытых ссадин.

— Хочешь, чтобы сполна расплатилась за виски? — Лэйн мочит в спирту бинт, прикасается краешком к рассеченной ударом скуле.

Послушен в её руках, Оуэн наклоняет голову, невзначай пропуская колено между ног. Чтобы отвлеклась и поняла не сразу, как горячо дышит ей в губы, по коже скользит. Пробует границы дозволенного.

— Не смей! — цокает она, натягиваясь под его ладонями. — А то вырублю электричество в твоей ночлежке навсегда.

— Ты не столь жестокая, — рук не убирает — его таким не спугнуть, не отвадить — ведет вверх до самого края ткани. — Только с виду колючка.

Носорог вроде него слижет и не подавится, растопчет, мимо проходя.

— На твоем месте, я бы трижды подумала, прежде чем лезть мокрыми руками к оголенным проводам, — Лэйн намеренно прижигает еще не тронутую рану, давит сильнее, чтобы боль почувствовал.

— Весьма точное сравнение, — разбитая губа трескается от улыбки, и он облизывает выступившую кровь. — Но как ты там говорила про истонченные контакты? От высокого напряжения перегореть не боишься?

Не впервые он прикасается к ней, не впервые она позволяет. Строить недотрогу с таким — только смех вызывать, как и таять под его пальцами — приятно, но слишком просто, зато отвечать в той же манере — почти традиция. Они давно забавляются ничего не значащими ласками, Оуэн умеет находить слабые места, чувствует, как ей нравится, приучил к своим рукам. Но главное, легко отличает игру от истинного желания, балансирует на грани, не преступая черту.

Лэйн тянется ближе, сдвигает плотнее ноги.

— А у самого ничего не оплавится? — как ему по вкусу, она тоже знает: провести под ребрами — по голому телу выходит особенно откровенно — прикоснуться дыханием к небритому подбородку, приоткрыть губы, будто цапнуть хочешь; реакция следует незамедлительно, руки Оуэна перемещаются на бедра.

— Ответ подсказать, или сама догадаешься? — впервые прикасается поцелуем — тягучим, томительным, с оттенком металла — алкоголь, смешанный с кровью.