– Настюш, – раздается над головой обеспокоенный голос Вали. – Все в порядке?

Приоткрываю один глаз и смотрю на подругу. Она нависает сверху и взглядом ощупывает меня.

– Могло быть и лучше, но терпимо. Работы было много. Сейчас приведу себя в порядок и помогу с готовкой. Или с детьми посижу. Кстати, где они? Что-то больно тихо.

– В зале, играют в лего, о чем-то шушукаются. Подожди, ты сказала «работы»? – Валя хмурится, хлопает глазами. Трясет головой и смотрит на меня, как на недалекую. – Ты же хотела уволиться!

– Хотела, – бурчу и сажусь на диванчике, потирая виски. – Но я жо…другим местом, не глазами, читала договор. А по нему я должна две недели отработать, прежде чем уйти со спокойной совестью. И без последствий в виде штрафа.

– Капец…

– Так что мой бывший будет глаза мозолить мне еще четырнадцать дней…Так, ладно, – решительно поднимаюсь на ноги, – чем помочь? Я вся твоя. Только не сильно эксплуатируй, мои батарейки почти сели.

Валя подходит к плите, поднимает крышку с кастрюли, проверяет соль и отключает конфорку.

– Да все готово уже. Дети как-то тихо себя вели, и я легко и быстро все сделала. Ты хлеб купила?

Чеееееерт…

– Блин, – хлопаю себя ладонью по лбу. – С этим Рахимовым все из головы вылетело. Прости, сейчас сбегаю.

– Я сама, – подруга хлопает по плечу. – А ты пока отдохни.

– Но…

– Поиграешь с детками после ужина, – подмигивает и быстренько убегает в коридор, что я даже не успеваю ничего возразить.

Поступаю так, как велит Валя: падаю на диванчик, блаженно растягиваюсь, обнимая подушку двумя руками. И тут же слышу всхлипывание.

Резко распахиваю глаза и прислушиваюсь к тишине в маленькой квартире. Напрягаюсь всем телом, даже испарина выступает на спине.

Но нет, не показалось. Всхлипывание повторяется, и плачет мой Кукленыш.

Меня сдувает с дивана, вбегаю в комнату и сразу же цепляюсь взглядом за сидящих на полу детей.

– Поля, не плачь, – Вова гладит по спине и волосам мою девочку и подсаживается к ней ближе. – Я сам соберу этот конструктор, – медленно проговаривает, старательно выделяя букву «р». – Только не плачь.

Но Полюшка прячет личико в ладошках, судорожно всхлипывает и мотает головой. Сердце сжимается от этой картины, и слезы выступают на глазах.

– Кукленыш, котеночек мой, что случилось? – осторожно подсаживаюсь и обнимаю дочь. Она тут же прижимается ко мне всем тельцем и поднимает заплаканное личико.

– Мам, а мы скоро вернемся к папе? И когда можно будет про него рассказывать?

Неожиданный вопрос сбивает меня с толку, и я не сразу нахожусь, что ответить. Только глажу малышку и прижимаю к себе сильнее.

Когда мы вынуждены были резко сорваться и уехать, я была так подавлена, что смогла лишь выдавить из себя, что мы играем с папой в прятки. Мы прячемся, а папа ищет.

Я намеренно не сказала ни единого плохого слова про Тимофея. Наши сломанные отношения – это только наши проблемы, нельзя в них впутывать ребенка.

Мы с ним в скором времени разведемся (я надеюсь!), но папа навсегда останется первым, любимым и главным мужчиной для Полюшки. Пусть она сама решает, общаться с ним или нет.

Но мое главное условие – дочь должна остаться со мной. И точка. Ради этого мы и вынуждены скрываться. И именно по этой причине я попросила Полю никому не рассказывать про отца. Я очень боюсь, что эта информация дойдет до Тимофея, и он найдет нас. Да, глупо, да, я преувеличиваю, но я не хочу лишиться дочери. у меня не хватит сил тягаться с возможностями мужа. Он раздавит меня, как щепку и тут же забудет.

Все это время она неплохо справлялась, лишь пару раз спросила, почему папа не звонит. Я соврала, что он в командировке, и Кукленыш была удовлетворена этим. Мы обе с ней привыкли, что Тимофей часто отсутствовал в нашей жизни.

– Ее Машка обижала, – бурчит Вова, насупившись, как воробушек. Поля пронзает друга горящим взглядом, поджимает губы, но, на удивление, молчит. – Дразнила, что у Поли нет папы, а ее он каждый день забирает. Я стукнул эту Машку, чтобы не болтала е…еур..енур…– мальчик, еще больше хмурится, потому что не может выговорить новое для него слово.

– Ерунды.

– Да! Меня воспитательница за это отругала, но я не плакал. Потому что Маша – дура, а Поля хорошая.

Обнимаю обоих малышей, и теперь уже у меня глаза на мокром месте.