Если расстрелять проектор, кино кончится.

Эдди не хотел, чтобы кино кончилось.

Эдди хотел получить за свои деньги все, что положено.

– Ты можешь пройти туда один, - медленно сказал Эдди.

– Да.

– В некотором роде.

– Да.

– Ты попадешь к ней в голову. Как попал в мою.

– Да.

– Значит, ты сможешь вроде как въехать в мой мир автостопом, и только.

Стрелок промолчал. Эдди порой употреблял слова, которые Роланд не совсем понимал, и одним из этих слов было автостоп... но общий смысл он уловил.

– Но ты мог бы пройти в своем теле. Как у Балазара.
– Эдди говорил вслух, но на самом деле он разговаривал сам с собой.
– Только для этого тебе был бы нужен я, так?

– Да.

– Тогда возьми меня с собой.

Стрелок уже открыл было рот, но Эдди торопливо продолжал:

– Не сейчас, я не имею в виду сейчас, - сказал он.
– Я понимаю - если бы мы просто... выскочили там, как чертик из табакерки, началась бы свалка или что-нибудь такое.
– Он засмеялся, и в этом смехе был отзвук безумия. Как будто фокусник вытащил кроликов из шляпы, вот только шляпы-то никакой и не было, уж это точно. Мы дождемся, чтобы она осталась одна, и...

– Нет.

– Я вернусь с тобой, - сказал Эдди.
– Клянусь тебе, Роланд. В смысле - я понимаю, что ты обязан довести свое дело до конца, и понимаю, что я часть его. Я знаю, что ты спас мне шкуру на таможне, но думаю, что я спас тебе шкуру у Балазара - а ты как думаешь?

– Я тоже так думаю, - ответил Роланд. Он вспомнил, как Эдди поднялся из-за письменного стола, не думая об опасности, и на мгновение заколебался.

Но всего лишь на мгновение.

– Ну? Ты - мне, я - тебе. Рука руку моет. Мне всего-то и надо вернуться туда на пару часиков. Курочку взять на вынос в кафе-гриль, может, еще коробку пончиков.
– Эдди кивнул на дверь, где все опять задвигалось.
– Ну, что скажешь?

– Нет, - сказал стрелок, но в это мгновение он почти не думал об Эдди. Это движение вдоль прохода - Владычица, кто бы она ни была, двигалась не так, как обыкновенные люди - не так, как, например, двигался Эдди, когда Роланд смотрел его глазами или (он понял это теперь, когда задумался об этом, а раньше он никогда об этом не думал, так же, как никогда раньше не замечал постоянного присутствия у нижнего края своего поля зрения собственного носа), как двигается он сам. Когда идешь, поле зрения тихонько раскачивается, как маятник: левой ногой, правой ногой, левой, правой, мир покачивается туда-сюда, но так тихо и мягко, что через некоторое время - как полагал Роланд, вскоре после того, как научишься ходить - просто перестаешь замечать. В походке Владычицы не было ничего похожего на движение маятника - она просто плавно плыла по проходу, словно ехала по рельсам. Забавно, что у Эдди было такое же впечатление... только Эдди это напоминало проезд камеры. Это впечатление успокаивало его, потому что было знакомым.

Для Роланда оно было чуждым... но тут в его сознании взорвался ставший пронзительным голос Эдди.

– Это почему же "нет"? Какого хуя "нет"?

– Потому что тебе нужна не курочка, - сказал стрелок.
– Я знаю, Эдди, как называется то, что тебе нужно. Тебе нужен "дозняк". Тебе нужно "заторчать".

– Ну и что?
– закричал - почти завизжал - Эдди.
– А хоть бы и так? Я же сказал, что вернусь с тобой! Я же тебе обещал! ОБЕЩАЛ, еб твою мать, понял, нет? Какого тебе еще нужно? Хочешь, чтобы я материным именем поклялся? Ладно! Клянусь именем матери! Хочешь, чтобы я поклялся именем моего брата Генри? Ладно, клянусь! Клянусь! КЛЯНУСЬ!

Энрико Балазар сообщил бы Роланду некий непреложный факт, но стрелок не нуждался, чтобы об этом ему говорили такие, как Балазар: никогда не доверяй торчку.

Роланд кивнул на дверь.

– С этой частью твоей жизни покончено, по крайней мере, пока не закончится дело с Башней. А после этого - мне безразлично. Потом пожалуйста, можешь себя губить любым способом, каким захочешь. А до тех пор ты мне нужен.

– Ах ты, блядь, врун поганый, - негромко сказал Эдди. В его голосе не было слышно никаких эмоций, но стрелок увидел, что на глазах у него блестят слезы. Роланд ничего не ответил.
– Ты знаешь, что никакого "после" не будет, ни для меня, ни для нее, или кто уж там окажется третьим. Скорее всего, и для тебя тоже не будет - у тебя вид такой же, на хуй, дохлый, какой бывал у Генри в самые худшие минуты. Если мы не умрем по пути к твоей Башне, так значит, как штык, умрем, когда доберемся до нее, так чего ж ты мне врешь-то?

Стрелок ощутил некий глухой стыд, но повторил только:

– По крайней мере, пока что с этой частью твоей жизни покончено.

– Да ну?
– сказал Эдди.
– Ну, а у меня, Роланд, есть для тебя кое-какие новости. Я же ведь знаю, что станет с твоим настоящим телом, когда ты пройдешь туда, в ее голову. Знаю, потому как уже видел. Мне твои револьверы ни к чему. Я тебя, друг ты мой, и так ухватил сам знаешь за что. Ты можешь даже повернуть ее голову, как поворачивал мою, и следить, что я буду делать с остальной частью тебя, пока ты будешь состоять только из своего треклятого ка. Мне бы хотелось подождать, пока начнет смеркаться, и оттащить тебя поближе к воде. Тогда ты бы смог полюбоваться, как омары хавают остальную часть тебя. Но, может, ты слишком спешишь, и это не получится.

Эдди помолчал. И скрежещущий звук разбивающихся волн, и ровный, гулкий вой ветра казались очень громкими.

– Так что я думаю просто перерезать тебе горло твоим же ножом.

– И навсегда закрыть эту дверь?

– Ты ж говоришь, что с этой частью моей жизни покончено. И ты не только про наркоту. Ты про Нью-Йорк, про Америку, про мое время, про все. А если так, то я хочу покончить и с этой частью тоже. Пейзажи здесь хреновые и компания говенная. Бывают моменты, Роланд, когда по сравнению с тобой даже Джимми Сваггарт кажется почти нормальным.