– Рады! – воскликнула леди Карбери, чье самолюбие, раздавленное колесницей Джаггернаута, по-прежнему страдало каждой своей частичкой.

– Все лучше, чем безразличие, леди Карбери. Многие запомнят просто, что книгу отметили, но забудут, что было в разборе. Это очень хорошая реклама.

– Но он написал, что я не знаю азов истории – а я столько трудилась!

– Это всего лишь фигура речи, леди Карбери.

– Вы считаете, что книга продается хорошо?

– Неплохо; в точности как мы ждали.

– Мне что-нибудь причитается, мистер Лидхем?

Мистер Лидхем велел принести гроссбух, перелистал несколько страниц, сложил какие-то числа и почесал в затылке. Что-то причитается, но леди Карбери не должна ждать многого. Редко кто хорошо зарабатывает на первой книге. Тем не менее леди Карбери вышла от издателя с чеком. Она была красиво одета, прекрасно выглядела и улыбалась мистеру Лидхему. Мистер Лидхем тоже был всего лишь мужчина, и он выписал чек – небольшой.

Мистер Альф поступил с ней очень дурно, зато мистер Брон из «Утреннего завтрака» и мистер Букер из «Литературной хроники» не подвели. Леди Карбери, верная своему обещанию, написала о книге мистера Букера «Новая сказка бочки» в «Утренний завтрак». Она смотрела мистеру Брону в глаза, клала мягкую ручку на его рукав и намекала, что мистер Брон понимает ее, как никто; в итоге ей позволили накропать нечто крайне поверхностное – и заплатили за это. Бедный мистер Букер внутренне морщился, читая разбор своей книги в «Утреннем завтраке». Его вдумчивую натуру оскорбляла такая легковесная чушь, однако житейский опыт говорил, что даже легковесная чушь полезна и надо отплатить за нее способом, увы, давно привычным. И мистер Букер отозвался в «Литературной хронике» о «Преступных королевах», зная, что тоже пишет легковесную чушь. «Чрезвычайно живо». «Умело обрисованные характеры». «Превосходный выбор темы». «Достойное уважения знакомство с историческими приметами различных эпох». «Литературный мир наверняка еще услышит о леди Карбери». Составление обзора вместе с чтением книги заняло у мистера Букера около часа. Он не стал разрезать страницы, а заглянул в те, которые открывались. Мистер Букер так набил руку на подобной работе, что мог проделать ее в полусне. Закончив, он с тяжелым вздохом отложил перо, страдая, что обстоятельства вынуждают его опускаться до такого. Ему не пришло в голову, что на самом деле никто его не вынуждает, что он волен наняться в каменоломню или голодать, если нет иного способа честно преуспеть на избранном поприще.

– Не написал бы я, написал бы кто-нибудь другой, – сказал он себе.

И все же успех книге (в той мере, в какой она вообще имела успех) обеспечил «Утренний завтрак». После эпистолы, приведенной в главе первой нашего рассказа, мистер Брон виделся с дамой и дал ей некоторые обещания. Все их он добросовестно исполнил. Книге отвели целых две колонки и весь свет заверили, что не было еще сочинения разом столь захватывающего и познавательного, как «Преступные королевы» леди Карбери. Именно этой книги ждали годами. В ней соединились кропотливые исследования и блистательное воображение. Критик не жалел ярких красок. На последней встрече леди Карбери была очень ласкова и совершенно неотразима. Мистер Брон дал указания с готовностью, и автор статьи с готовностью им последовал.

Итак, хотя леди Карбери ощущала себя раздавленной, у нее имелись некоторые основания радоваться, и в целом она считала, что еще может преуспеть на литературном поприще. Чек мистера Лидхема, пусть и на маленькую сумму, возможно, сулил в будущем нечто большее. По крайней мере, ее имя было у всех на слуху, и по вторникам на вечерах у леди Карбери обычно бывало многолюдно. Однако и литературные вечера, и литературный успех, и заигрывания с мистером Броном, и разгромная статья в газете мистера Альфа – все это было внешнее течение событий, а подлинную ее внутреннюю жизнь составляла всепоглощающая забота о сыне. Здесь она тоже металась между эйфорией и отчаянием, не позволяя, впрочем, страхам пересилить надежду. А пугало ее многое. Сын отказался даже от той небольшой экономии, к которой вынудила его крайняя нужда. Он не рассказывал матери всего, но она знала, что в последний месяц сезона он охотился почти каждый день. Еще она знала, что у него есть лошадь в городе. Виделись они всего раз в день, когда она около двенадцати заходила к нему в спальню. Все ночи он проводил в клубе; мать понимала, что он играет, и это ее убивало. Зато теперь у сына были деньги на самые насущные расходы, и двое или трое особо назойливых торговцев перестали докучать ей из-за его долгов. Так что пока она утешалась мыслью, что он выигрывает. Однако ее эйфория была вызвана другими причинами. По всему выходило, что Феликс и впрямь возьмет свой приз – и, если да, каким счастьем будет иметь такого сына! Думая об этом почти невероятном счастье, она забывала его пороки, его долги, его ночи, проводимые за карточной игрой, и то, как жестоко он с ней обращался. Насколько она понимала, для начала он сможет рассчитывать самое меньшее на десять тысяч фунтов в год, а со временем сэр Феликс Карбери станет богатейшим из англичан, не принадлежащих к сословию пэров. В глубине души она боготворила деньги, но желала их не для себя, а для сына. Затем она уносилась мыслями к баронским и графским титулам и за мечтами о грядущем величии своего мальчика забывала, что его пороки почти ее разорили.

У нее была еще одна причина для радости, хоть и совершенно абсурдная. Ее сын – директор Южной Центрально-Тихоокеанской и Мексиканской железнодорожной компании! Леди Карбери должна была понимать – и на самом деле понимала, – что Феликс не может принести пользу никакому коммерческому начинанию. Она сознавала, что за этим назначением стоят некие тайные резоны. Промотавшийся двадцатипятилетний баронет, чья жизнь без остатка отдана порокам и беспутству, человек, по мнению окружающих, начисто лишенный совести, – за какие заслуги его сделали директором, что рассчитывают от него получить? Однако леди Карбери, понимая все это, вовсе не ужасалась. Теперь она могла с гордостью говорить о своем мальчике и не преминула письмом сообщить эту новость Роджеру Карбери. Ее сын заседает в одном совете директоров с мистером Мельмоттом! Разве это не знак будущего торжества?

Как читатель, возможно, вспомнит, Фискер уехал утром в субботу, девятнадцатого апреля, оставив сэра Феликса в клубе часов в семь. Весь тот день мать не могла с ним поговорить. Она нашла его спящим в полдень, затем в два, а когда зашла снова, он уже ушел. Только в субботу она сумела его поймать.

– Надеюсь, – сказала она, – во вторник вечером ты будешь дома.

До сих пор она ни разу не просила его удостоить своим присутствием ее литературные вечера.

– А, придет вся твоя публика. Матушка, это так невыносимо скучно.

– Будет мадам Мельмотт с дочерью.

– Глупо волочиться за ней в собственном доме. Все увидят, что это подстроено. А у тебя так убого и тесно!

И тут леди Карбери прямо высказала, что думает:

– Феликс, ты глупец. Я давно ничего от тебя не жду. Я пожертвовала всем и даже не надеюсь на благодарность. Но когда я день и ночь тружусь, чтобы спасти тебя от разорения, ты мог бы хоть немного помочь – не ради меня, конечно, а ради себя.

– Я не понимаю, о каких трудах ты говоришь. Тебе незачем трудиться день и ночь.

– Чуть ли не все молодые люди в Лондоне думают об этой девушке, а у тебя шансы гораздо выше, чем у других. Мне сказали, что на Троицу они уедут из города и что в деревне она будет видеться с лордом Ниддердейлом.

– Она терпеть не может Ниддердейла. Сама так говорит.

– Она сделает, что ей скажут – если не влюбится без ума в кого-нибудь вроде тебя. Почему не сделать ей предложение прямо во вторник?

– Я должен вести дело, как сам считаю нужным. Не подгоняй меня.

– Если тебе лень увидеться с ней в собственном доме, она не поверит, что ты правда ее любишь.