Вены снова вздулись на руках, и сети пошли к берегу. Икар не стал мешать Рыбаку, но уходить и не собирался:

– Вытаскивая рыбу из воды, лишаешь живое существо привычной среды обитания, убиваешь плоть через удушение, принимая ее жертву в угоду чреву или на потребу существования, но разве не можешь ты, человек, обойтись без этой жертвы? Бог наделил Землю иной пищей.

Рыбак, не прекращая вытягивать сеть, усмехнулся:

– Вытащив солнечного карпа из солнечного озера, не лишу ли я его среды обитания, к коей он приспособлен, как делаю здесь, на земле? В чем разница? Взгляни, – он вытянул на песок свою сеть примерно наполовину, в ней обреченно трепыхалось с десяток блестящих, упругих тушек. – Безмозглая рыба, зашедшая в мои тенета, просто меняет форму существования, потеряв свободу, она окажется запеченной на углях и растворенной затем моим желудком. Так же и Человек, свободно действующий в своей среде, запутавшись в собственных деяниях, оказывается «вырван» из нее, чтобы через мгновение очутиться в Аду, на тех же самых углях, что давеча сам раздувал для карпа.

Рыбак аккуратно освобождал улов, цепляя каждую рыбину за жабры на веточку оливы, а закончив, опустил трепещущую гирлянду в воду, прижав ветку камнем.

– Я поступаю по отношению к рыбе, как Творец по отношению к человеку – на Земле, как на Небе.

Икар, глядя на подводную тюрьму для несчастных водоплавающих узников, отчаянно шевелящих плавниками, печально произнес:

– А не как Лукавый, расставляющий вокруг человеческих душ сети порока, чтобы затем пожрать их, заблудших и запутавшихся?

– Так жил мой отец и мой дед, дед деда так же ловил рыбу, а кто правил их ремеслом, Бог или Дьявол, мне неведомо, да я и не задумывался, некогда. – И рыбак полез в воду ставить сети снова.

– Возможно, нет, я даже уверен, – вскричал Икар, – на Солнце все по-другому.

– Мы не на Солнце, – деловито пробурчал Рыбак, стоя в речной воде уже по пояс.

– Чтобы узнать, так ли это, я и отправляюсь туда, – Икар взглянул на вожделенную цель, прикрыв ладонью глаза.

– Не боишься разочароваться? – Рыбак вылез из воды, и на песке образовалось темное пятно, напоминающее испуганную каракатицу. – Вдруг там еще хуже, к тому же, долететь до Солнца – потратить время, а оно здесь дорого.

– Меня не страшит потеря времени, когда есть результат, – вспыхнул юноша. – Больше пугает отсутствие результата при избытке времени.

Рыбак отжал намокшие штаны и разложил их на горячем песке сушиться:

– Часами просиживая без движения на берегу, один, в ожидании клева, я перестал замечать время, а возвращения домой с пустыми руками, что далеко не редкость, научили меня не привязываться к результату. Ни потеря времени, ни отсутствие цели давно не имеют для меня значения. Жизнь протекает и в безвременье, и в безрезультатности, но при этом она может быть прекрасна именно там, где ты сейчас.

Огорченный Икар еле слышно спросил:

– Ты не последуешь за мной?

Рыбак вытянул из реки оливковую ветку с нанизанной на нее рыбой и протянул молодому человеку:

– Нет. Слова твои не вдохновляют умиротворенную неспешным течением бытия душу, но всем, кому захочется послушать про Икара, стремящегося к Солнцу, я не откажу в пересказе нашего разговора.

Икар с благодарностью принял из рук Рыбака улов и пересчитал тушки.

– Все правильно, – произнес он, – одиннадцать штук.

– Почему правильно? – удивленно поднял брови Рыбак.

– Одна уже сорвалась, – загадочно ответил Икар и бодро зашагал вдоль реки, не сводя глаз со сверкающего на водном зеркале Солнца.

Не редкие минералы, затертые в складках каменных одежд, не слюда, переливающаяся всеми цветами радуги на скальных боках, не вкрапления золотых самородков в толще остывшей лавы, но черная, наполненная тучным гумусом, пахнущая мульчей и грибными спорами земля – вот главное богатство человечества, вот истинный дар Богов и жертва матушки-Землицы заселившим ее просторы недоразвитым особям. Так рассуждал Землепашец, закончив обработку надела и притулив ноющую спину к плугу, со счастливой улыбкой на лице вдыхая отдававшее недрами тепло в еще прохладный, утренний воздух. Длинноносые грачи, громогласные его спутники, суетливо вышагивали по вспаханной земле, ловко хватали неожиданно для себя оказавшуюся на поверхности живность, подбрасывали вверх несчастных букашек и червяков, звонко клацая клювами от удовольствия, и бежали дальше, к зазевавшейся мошке или сколопендре. Сколько раз наблюдал за этой картиной буйного пиршества Землепашец и не уставал восхищаться неисчерпаемым богатством земного покрова, приносящего свои плоды уже в первые минуты после того, как его коснется рука человека.

Подвижная, дышащая, копошащаяся перина под жаркими лучами солнца «полыхала» тягучим маревом, и крестьянин, устав отмахиваться от назойливых слепней, уже начал погружаться в долгожданную дрему, как вдруг на краю поля, в трепещущем воздушном полотне возникла одинокая фигура, которая, и не подумав обогнуть вспаханный надел, направилась прямо к утомленному наблюдателю. Сначала Землепашцу даже показалось, что наглец, посмевший надругаться над периной черного бархата, не ступает на нее вовсе, а как бы парит над землей, но стоило незнакомцу приблизиться, как стало ясно – на теле нетронутой, девственной «кормилицы» остаются грубые отпечатки его сандалий.

– Какого черта! – выругался крестьянин, вытирая соленый пот со лба.

– Я Икар, – ничуть не обидевшись, произнес человек, так беспардонно топчущий труды Землепашца. – И я иду к Солнцу.

– Можешь следовать куда угодно, хоть в пасть к Дьяволу, мне наплевать, но только не по моей земле, – крестьянин недовольно поморщился, разглядывая «урон», нанесенный его пашне незнакомцем.

– Но мне хотелось бы пригласить тебя с собой, – Икар лучезарно улыбался, всем своим видом подражая тому «Богу», на которого молился.