Вот и сейчас: едва Холмс под руку с Сильвио Маркони удалились, а прочие участники трапезы лениво потянулись к дверям обеденной залы, в помещение широкими шагами вошел полковник НКВД Курбатский, причем сегодня он предстал совсем в ином обличии, нежели прежде. Если в колледже Св. Христофора, учреждении почтенном и старинном, Курбатский был опознан в своей ученой ипостаси — то есть в облике магистра филологии, некогда писавшего работу о любовной лирике Байрона, и, соответственно, всегда появлялся в черной мантии, накинутой поверх цивильного костюма, — то неожиданно советский военный явил свое истинное лицо. Профессора и администрация колледжа были шокированы переменой в облике специалиста по «Стансам к Августе».

Истинное лицо Курбатского не понравилось никому. Лицо это было неприветливо, из-под козырька фуражки (а магистр филологии был в фуражке с кокардой, вообразите только!) глядели цепкие злые глаза. Френч болотного цвета был крепко перехвачен портупеей, наглухо застегнут до подбородка, штаны с лампасами уходили в хромовые сапоги с тупыми носами, тяжелые вульгарные сапоги, предназначенные для походов в свободные демократические страны или избиений допрашиваемых.

Эти сапоги гулко били в паркетный пол, и, когда Курбатский пересек зал широкими шагами, монументальная фигура советского военного воздвиглась в томительно-вальяжной атмосфере обеденного зала пугающим призраком тоталитаризма. Ханна Арендт тогда еще не обнародовала свой эпохальный труд о природе тоталитарной власти, да и труд Поппера о врагах открытого общества был еще неведом широкой аудитории. Но и без знания данных произведений (кои, разумеется, должен освоить всякий интеллигентный гражданин) стало понятно: пришел враг. И пугающе выглядела деревянная полированная кобура, свисавшая с портупеи аж до колена полковника. Те, кто был сведущ в военном деле, а таких среди собравшихся было как минимум двое: дама Камилла и майор Кингстон, опознали в кобуре и в торчавшей из кобуры черной рукояти маузер. Рукоятка была истерта ладонью полковника — очевидно, от частого пользования; так выглядит нож убийцы с зазубринами на лезвии. Зловещий маузер, легендарное оружие бесчеловечных комиссаров, произвел в колледже Святого Христофора такое же впечатление, какое произвела бы разнузданная помпейская роспись, помещенная по ошибке в святой храм.

Собравшиеся в зале оцепенели.

Полковник Курбатский пришел не один. Он тащил за руку (именно тащил, а не вел) упиравшуюся женщину с растрепанными волосами.

Женщина рвалась прочь, но сопротивляться советскому полковнику было невозможно.

Курбатский выволок женщину на середину зала, поставил ее против собрания.

Мгновенно в растрепанной даме опознали Лауру Маркони, супругу ушедшего вместе с Холмсом философа, специалиста по Данте. Лаура дрожала крупной дрожью, напоминая скорее персонажей дантовского «Ада», отнюдь не героиню Петрарки.

Курбатский поднял широкую ладонь, останавливая возможные реплики.

— Все эмоции потом, — сказал полковник. Голос звучал вовсе не так, как прежде. Металлический голос, безжалостный. Когда с вами говорят таким голосом, не возникает желания вступить в спор, пусть даже в спор сугубо филологический.

— К вам обращаюсь, Лестрейд. И к вам тоже, Мегре. Вас, французского комиссара, это напрямую касается. Остальным — слушать. Не перебивать. Руками не двигать. Полагаю, это кладет конец расследованию. Появятся другие проблемы. Майор, не советую.

Последнее было сказано майору Кингстону, чья рука мягко двинулась к карману брюк.

— Я быстрее, — сказал Курбатский. Рука советского военного не шевельнулась, он даже не потянулся к кобуре, но спокойный злой взгляд полковника не оставлял сомнений. — Даже не пробуйте. Еще раз замечу, убью сразу.

Майор Кингстон, мужчина бывалый, оценил возможности исследователя Байрона адекватно; кисло улыбнулся и скрестил руки на груди.

Курбатский помедлил, убедился в покорности англичанина и заговорил. Полковник НКВД указал на Лауру и сказал:

— Я ее шеф. Не вы. А я. Была информатором Коминтерна. Затем — журналист газеты «Унита». Газета выходит на наши деньги. Это — моя газета.

— Газету «Унита» основал Грамши! Это он нас учил! — пискнула (именно пискнула, хотя собиралась крикнуть) растрепанная женщина.

— Молчать, — коротко сказал Курбатский. — Плевать, кто там что основал. Твой Грамши крыс в тюрьме учит. Деньги на издание переводил я. Коммунисты, так сказать. Рабочие. — Презрение перекосило черты полковника. — Оппозицию требуется кормить, и жрут они в три горла. Газета «Унита», как вы знаете, уже десять лет назад переехала из Рима в город Лилль, во Францию. Теперь листок печатают там. Переезд оппозиции я оплатил. Хорошо оплатил. И до сих пор плачу. Теперь про эту даму. Она журналист. В Оксфорд ее внедрил я. Диссертацию ей писали на Лубянке. Здесь нужен свой человек. Раз в две недели получаю от нее шифровку. Другую шифровку она передает в Лилль, в свою газету. Все ясно?

Собрание молчало. Дама Камилла перебирала в памяти все командировки в университет Лилля, которые она выписывала для Лауры Маркони. Улыбка, уже не снисходительная улыбка, пробегала по ее тонким губам.

Полковник выдержал паузу и продолжил:

— Полагаете, лорд Байрон имел право жить со своей сестрой Августой, а у Советского Союза нет прав внедрить информатора в британский университет? Права имеются. Итак, к делу.

Лаура Маркони, женщина статная, способная вызывать восхищение своей внешностью, казалась комиссару Мегре жалкой. Мегре встречал похожих растерянных дам под парижскими мостами, хотя были они вовсе не оксфордскими учеными и не политическими активистками. И тем не менее то общее, что имелось в мимике, подсказало комиссару, что такая женщина, как Лаура, лгать не сможет. Как правило, общение с бездомными под мостами Сены помогало в расследовании. Человек, находящийся на грани отчаяния, странным образом приближает развязку дела, иногда сам того не замечая.

Комиссар испытал то самое чувство, появления которого ждал все эти дни: когда разгадка близка. Еще одно слово, еще одна ошибка противника…

Лаура закрыла лицо руками, села на пол и зарыдала. Повар Адольф выглянул из кухни, ахнул, убежал и вернулся с салфетками. Принялся утирать слезы прекрасной итальянки.

— Вот такие они, наши коминтерновские союзнички. Одно удовольствие работать с этаким матерьялом, — сказал Курбатский презрительно. — Сегодня увидел последний номер листовки «Унита»; газета уже ввезена и в Англию, и в Италию. И вот статья нашей героини сопротивления. Полюбуйтесь. Здесь у нее все подробно описано.