Д. И. Мейер указывал [36] , что «помешанные лица, слабые умственными способностями» не способны к гражданской деятельности, для которой существенна воля, однако само по себе умопомешательство не влечет за собой ограничение гражданской деятельности помешанного лица, поскольку необходимо признание умопомешательства со стороны государства в порядке, установленном Сводом законов Российской Империи.

Правом обратиться с просьбой об освидетельствовании обладали родственники, опекуны, попечители и наследники (ст. 367). Освидетельствование должно было проводиться во врачебном отделении губернского правления в присутствии губернатора, вице-губернатора, председателя и прокурора окружного суда, одного из почетных мировых судей и депутатов того сословия, к которому принадлежит свидетельствуемый (ст. 368), которому задавались различные вопросы, связанные с его обычной жизнью или предметом помешательства (ст. 373). По результатам ответов свидетельствуемый признавался помешанным или нет. В случае признания помешанным, если свидетельствуемый не принадлежал к крестьянскому сословию, протокол освидетельствования передавался на утверждение Правительствующего Сената (ст. 374).

Г. Ф. Шершеневич полагал дискуссионным вопрос о том, какова будет сила юридическая сила сделок, заключенных сумасшедшими в промежуток времени, который пройдет между постановлением присутствия во врачебном отделении губернского правления и утверждением постановления со стороны Правительствующего Сената; по его мнению, доказывать ненормальное состояние в момент совершения сделок не требуется, потому что оно признано в официальном порядке (решение присутствия во врачебном отделении утверждено), поэтому вопреки норме закона ограничение дееспособности наступает со времени признания лица сумасшедшим во врачебном отделении [37] .

Д. И. Мейер подчеркивал, что освидетельствование должно проводиться крайне деликатно и осторожно, поскольку само по себе появление человека среди новых, чужих для него лиц, может неблагоприятно отразиться на нем, в особенности, если он болен, а вопросы, задаваемые официальным и важным тоном, могут вызвать у свидетельствуемого состояние, близкое к помешательству, тогда как в действительности он, может быть, вовсе не помешан или помешан не в такой степени, чтобы полностью лишать его способности к гражданской деятельности [38] .

Кроме того, Д. И. Мейер последовательно обосновывал, что необходимо обращать внимание на степень умственного расстройства: свидетельствует ли оно о том, что лицо не способно к гражданской деятельности; может ли лицо управлять своими делами; не имеются ли основания для вывода о том, что рассудок помрачен, но лицо все-таки способно к гражданской деятельности, поскольку деятельность эта «не требует особого ума» [39] .

Признанные безумными или сумасшедшими передавались родственникам, а при отказе родственников – в дома для умалишенных (ст. 375). Над имуществом лица, признанного сумасшедшим или безумным, устанавливалась опека (ст. 376), а его гражданская деятельность прекращалась: он не мог вступить в брак, заключить договор, составить завещание и т. д. Со времени признания лица страдающим умственным расстройством все акты, совершенные в этом состоянии, признаются недействительными [40] .

Если помешательство прекращалось, то по результатам нового освидетельствования, которое осуществлялось в порядке, аналогичном изложенному выше, восстанавливалась свобода гражданской деятельности лица (ст. 378).

Д. И. Мейер с сожалением отмечал, что российское законодательство не различает степени помешательства, не содержит понятия «светлых промежутков» (lucidaintervalla), известного еще римскому праву, не регулирует отношения, связанные с временным и периодическим помешательством, когда в остальное время умалишенный зрело анализирует свои действия, которые должны признаваться действительными. В результате сумасшедшие или вовсе не признаются сумасшедшими, в таком случае их права могут быть нарушены во время помешательства, или признаются сумасшедшими, и тогда игнорируется их нормальное состояние.

Фактически, Д. И. Мейер гениально предвосхитил содержание упоминавшегося нами постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 27.06.2012 № 15-П «По делу о проверке конституционности пунктов 1 и 2 статьи 29, пункта 2 статьи 31 и статьи 32 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки И. Б. Деловой» о том, что необходимо дифференцировать гражданско-правовые последствия наличия у гражданина нарушения психических функций при решении вопроса о признании его недееспособным, соразмерно степени снижения способности понимать значение своих действий либо руководить ими.

Если бы законодатели прислушивались к мнению ученых, то еще в XIX в. в российское законодательство могли быть включены нормы, которые введены в действие только в XXI веке!

Существенно опережало законодательство и психиатрическая наука. Работы В. П. Сербского, С. С. Корсакова, И. П. Балинского и других могли бы внести значительный вклад в нормотворчество и правоприменительную практику.

Также Д. И. Мейер полагал, что по общему смыслу законодательства и учитывая, что для сделок необходимо свободное проявление воли, сумасшествие, хотя и не признанное в установленном порядке, а также временное умопомешательство (вследствие аффекта, опьянения) может служить основанием для признания недействительными юридических действий, совершенных лицом в этом состоянии [41] .

Правительствующий Сенат первоначально (в решениях за 1869 г. и 1870 г.) придерживался практики, согласно которой недействительными могут быть признаны сделки только лиц, объявленных сумасшедшими в установленном порядке; но затем (в решениях за 1872 г., 1873 г., 1877 г., 1879 г.) Правительствующий Сенат стал придерживаться позиции, согласно которой недействительными могут быть признаны также сделки лиц, которые в установленном порядке не объявлены сумасшедшими, но в момент совершения сделки находившихся в состоянии помешательства или временной потери сознания, вследствие чего они были лишены способности выражать сознательно волю [42] . В настоящее время эта позиция объективирована в ст. 177 ГК РФ.