Эта книга берется за вопросы женщин о городе, рассматривает хорошее и плохое, интересное и пугающее и стремится встряхнуть наше представление о городах вокруг нас. Чтобы увидеть социальные взаимоотношения в городе – с точки зрения гендера, расы, сексуальности, физических возможностей здоровья и других аспектов – свежим взглядом. Чтобы начинать дискуссии о других, менее видимых видах городского опыта. Чтобы создать пространство для креативного размышления о том, что может создать феминистский город. Чтобы создать диалог между феминистской географией и повседневностью, попытками выжить и преуспеть, бороться и победить в городе.

По дороге на одну из крупных ежегодных конференций по географии в Чикаго в 2004 году я прочитала, что давнишняя противница феминизма, колумнистка канадской газеты Globe & Mail Маргарет Венте, также «открыла для себя» феминистскую географию [20] . Поскольку ненависть к мужчинам и знание столиц стран мира – очевидно две абсолютно разных области, кто бы мог подумать, что феминистская география – это настоящая наука? С присущим ей скептицизмом Венте в очередной раз повторила свое регулярно звучащее мнение о том, что гуманитарные и социальные науки – это бесполезные занятия, полные выдуманных дисциплин и фальшивых экспертов.

Чего сознательно невежественная Венте не желала понимать – это того, что география привносит динамичное новое измерение в феминистский анализ. Разумеется, для его понимания необходимо желание продвинуться дальше школьного понимания географии: она заключается не только в раскрашивании контурных карт и запоминании названий материков. География – это наука о взаимоотношении человека и его среды, как естественной, так и собственноручно созданной. Географический взгляд на гендер предлагает один из способов понимания того, как сексизм работает на местах. Статус «гражданина второго сорта» женщинам обеспечивает не только метафорический принцип «раздельных сфер», но также настоящие осязаемые географические границы. Власть и привилегии мужчин поддерживаются за счет ограничения движений женщин и их возможности посещать определенные места. Как говорится в одной из моих любимых цитат феминистской географини Джейн Дарк: «Любое поселение – это пространственное выражение социальных отношений, принятых в обществе, которое его построило… Наши города – это патриархат, воплощенный в камне, кирпиче, стекле и бетоне» [21] .

Патриархат, высеченный в камне. Тот факт, что антропогенная среда отражает создавшее ее общество, может казаться очевидным. В мире, где всё, от лекарств до манекенов для краш-тестов, от пуленепробиваемых жилетов до кухонных конторок, от смартфонов до настроек кондиционеров в офисах, проектируется, тестируется и приводится в соответствие со стандартами, определенными мужскими телами и их потребностями, это не должно ни для кого быть неожиданностью [22] . Директорка отдела городского проектирования Торонто, Лорна Дэй, недавно обнаружила, что руководящие принципы проектировки ветровых эффектов брали за параметры «стандартного человека» рост, вес и площадь поверхности тела, которые соответствовали габаритам взрослого мужчины [23] . Не ожидаешь, что гендерные стереотипы повлияют на расположение небоскребов или проектировку аэродинамических труб, но вот пожалуйста.

Однако иногда особенно неочевидно обратное: однажды построенные, наши города продолжают формировать и оказывать свое влияние на общественные отношения, динамику власти, неравенство и многое другое. Камень, кирпич, стекло и бетон лишены свободы воли, не правда ли? Они не пытаются поддерживать патриархальный порядок в обществе, верно? Нет, но их форма помогает определять возможности отдельных личностей и групп людей. Их форма помогает считать одни вещи нормальными и правильными, а другие – неуместными и неприемлемыми. Проще говоря, физические места, такие как города, важны для изменений в обществе.

Гендерно-специфичный символизм антропогенной городской среды – один из способов не забывать, кем были создатели города. Статья 1977 года феминистской архитекторки Долорес Хейден со скандальным заголовком «Соблазнение небоскребами, изнасилование небоскребами» резко критикует мужские властолюбивые и репродуктивные фантазии, воплощенные в развитии всё более и более высоких городских структур. Подобно типичным мужским памятникам военной мощи, небоскреб – это памятник мужской корпоративной экономической власти. Хейден утверждает, что офисная башня – это очередное пополнение «череды фаллических памятников истории – включая шесты, обелиски, шпили, колонны и сторожевые башни», поскольку архитекторы использовали такие термины, как «основание», «ствол» и «оголовок», и создавали устремленные ввысь здания, извергающие свет прожекторов в ночное небо [24] . Фаллическая фантазия небоскребов, полагает Хейден, скрывает реальность жестокости капитализма, выраженной в смертях рабочих на стройке, банкротстве и угрозе пожара, террористических атаках и разрушениях конструкции. Согласно феминистской географине Лиз Бонди, дело не столько в фаллическом символизме, сколько в том, что сама их вертикаль является олицетворением власти через «маскулинный характер капитала» [25] .

Язык архитектуры опирается на идею, что гендер – это бинарная система противоположностей, где разные формы и детали считаются маскулинными или феминными. Бонди предполагает, что этот код антропогенной среды «интерпретирует гендерные различия как „естественные“ и потому придает им универсальный характер и оправдывает конкретную модель разделения на гендеры» [26] . Помимо определенных архитектурных деталей, разделения домашнего и рабочего, общественного и частного пространства утверждают гендерные нормы еще глубже в сознание людей. Продолжающаяся по сей день недостаточная представленность женщин в профессиях, работающих с архитектурой и городским планированием, означает, что с большой долей вероятности опыт женщин нахождения в таких местах и взаимодействия с ними будет проигнорирован или основан на устаревших стереотипах. Однако, как отмечает Бонди, просто «добавить» женщин в профессию или учесть их опыт будет недостаточно по двум причинам. Поскольку опыт женщин формируется патриархальным обществом, сглаживание острых углов посредством городского проектирования не меняет в корне сам патриархат. И во-вторых, восприятие всех женщин как единой социальной группы не принимает во внимание другие важные маркеры социального неравенства.

Традиционно феминистская география – как и в целом академический феминизм – стремится «добавить женщин» в преимущественно мужские области. Заголовок классической работы Дженис Монк и Сьюзен Хэнсон 1982 года громко заявляет о неравенстве в этой области: «О том, чтобы не исключать половину общества из общественной географии» [27] . Однако добавлению как методу борьбы с эксклюзивностью всегда недоставало преобразующей силы.

В 1970-х и 1980-х темнокожие феминистки и феминистки цвета, такие как Анжела Дэвис, Одри Лорд, и Коллектив Кэмби-ривер пытались заставить мейнстримное женское движение принять тот факт, что небелые женщины за пределами страты гетеросексуального среднего класса сталкиваются с иными формами угнетения. Их труд привел к созданию того, что мы сейчас называем теорией интерсекционального феминизма, основываясь на термине, сформулированном темнокожей исследовательницей феминизма Кимберли Креншоу в 1989 году и позднее развитом в 1990-х темнокожими феминистками, такими как Патриция Хилл Коллинз и белл хукс [28] . Интерсекциональность привела к радикальному изменению того, как феминизм понимал отношения между различными системами привилегий и угнетения, включая сексизм, расизм, классовую дискриминацию, гомофобию и эйблизм.