Наутро она захворала ревматизмом.

– - Я уже начинаю сохнуть, как дерево, которое ободрали весной,-промолвила она.
– - Это все проклятие Джасин-Дадзе.

И она действительно начала сохнуть, ибо сердце ее высохло от страха, а те, кто верит в проклятия, от проклятий и умирают. Сакату Сингху тоже стало страшно, ибо он любил Атхиру больше жизни.

Прошло два месяца, и вот брат Атхиры уже снова стоял за казармами и визжал:

– - Ага! Ты сохнешь. Вернись!

– - Скажи лучше, что мы вернемся оба, -- проговорил Сакат Сингх.

– - Я вернусь, -- сказала Атхира.

– - Да, но когда же?
– - спросил брат Атхиры.

– - Когда-нибудь рано поутру, -- ответил Сакат Сингх и пошел просить у полковника сахиб-бахадура недельный отпуск.

– - Я сохну, как дерево, которое ободрали весной!--стонала Атхира.

– - Тебе скоро станет лучше, -- говорил Сакат Сингх и наконец рассказал ей о том, что задумал, и оба они тихо рассмеялись, ибо любили друг друга. Но с того часа Атхире стало лучше.

Они уехали вместе; путешествовали в вагоне третьего класса, как полагалось по воинскому уставу, а потом в повозке -- по низким горам и пешком -- по высоким. Атхира вдыхала сосновый запах своих родных гор. влажных Гималайских гор.

– - Хорошо быть живыми, -- промолвила Атхира.

– - Ха!
– - произнес Сакат Сингх.
– - Где дорога на Кодру и где дом лесника?..

– - Двенадцать лет назад оно стоило сорок рупий,-- сказал лесник, отдавая свое ружье.

– - Вот тебе двадцать, -- сказал Сакат Сингх, -- а пули дашь мне самые лучшие.

– - Как хорошо быть живыми, -- задумчиво промолвила Атхира, вдыхая запах соснового перегноя; и они стали ждать, пока ночь не опустится на Кодру и Донга-Па.

На вершине горы, выше избушки, был заготовлен костер из сухих дров -это Маду сложил его, собираясь пережигать уголь на другой день.

– - Молодец Маду -- избавил нас от этого труда, -- сказал Сакат Сингх, наткнувшись на костер, сложенный квадратом; каждая сторона его достигала двенадцати футов, а высота -- четырех.
– - Подождем, пока не взойдет луна.

Когда луна взошла, Атхира преклонила колено на костре.

– - Будь у меня хотя бы казенная винтовка, -- с досадой проговорил Сакат Сингх, косясь на перевязанный проволокой ствол лесникова ружья.

– - Поспеши, -- сказала Атхира, и Сакат Сингх поспешил; но Атхира уже не спешила. Тогда он поджег костер со всех четырех углов и влез на него, перезаряжая ружье.

Язычки пламени стали пробиваться между толстыми бревнами, поднимаясь над хворостом.

– - Правительству не худо бы обучить нас спускать курок ногой, -- мрачно проворчал Сакат Сингх, обращаясь к луне.

То было последнее суждение сипая Саката Сингха.

Рано утром Маду пришел на огнище, вскрикнул от ужаса и побежал ловить полицейского, объезжавшего округ.

– - Этот низкорожденный сгубил дрова для угля, а стоили они целых четыре рупии, -- задыхался Маду.
– - Кроме того, он убил мою жену и оставил письмо, которое я не могу прочесть; оно привязано к сучку на сосне.

Прямым писарским почерком, усвоенным в полковой школе, сипай Сакат Сингх написал:

"Если что от нас останется, сожгите нас вместе, ибо мы совершили надлежащие молитвы. Кроме того, мы прокляли Маду и Малака, брата Атхиры, -оба они злые люди. Передайте мое почтение полковнику сахиб-бахадуру".

Полицейский долго и пытливо смотрел на брачное ложе из красного и белого пепла, на котором, тускло чернея, лежал ствол лесникова ружья. Он рассеянно ткнул каблуком со шпорой полуобугленное бревно; с треском взлетели искры.

– - Совершенно необычайные люди, -- проговорил полицейский.

"Уиу... уиу... уию",--шептали язычки пламени.

Полицейский включил в свое донесение одни лишь голые факты, так как пенджабское правительство не поощряет романтики.

– - Так кто же уплатит мне эти четыре рупии?
– - ныл Маду.