Муж Терезы работает в Петрополисе, маленькая дочь, чем-то напоминающая Гарринчу, прячется в подол матери. Тереза, крупная, спокойная, не по годам располневшая женщина, проводит нас на террасу. Кратко рассказывает о жизни остальных сестер. После смерти матери все они уехали в Рио-де-Жанейро. Младших взял в свой дом отец.

— Кто еще из родных отца остался в Пау-Гранде?

— Дядя Жозе. Его дом рядом, за углом.

Жозе — старший брат Гарринчи, родился в том же году, что и Маноэл. Сильно располневший человек с красивыми усталыми глазами. Как и у Маноэла, под глазами черные глубокие круги. Мы рассаживаемся в плетеных креслах на веранде и начинаем беседу. Жозе не красноречив, но очень доброжелателен.

— Мане здесь считается кумиром. Смотреть на его футбол приезжали люди со всей округи. Одно время мы вместе играли за команду фабрики. Он был настоящим атаканте [17] .

— Ну а каким братом был Гарринча?

— Мы с ним никогда не ссорились, хотя иногда носили одну рубашку на двоих. Мане любил лес, птиц, речку. Он часами пропадал там, забывая и про школу и про уроки. Отец редко ругал его за это, говоря, что не всем легко дается грамота. Сам он еле-еле читал по складам. Отец говорил, что в жизни все зависит от удачи. Он до своих последних дней считал Гарринчу среди нас самым удачливым. Шутка ли, играл за настоящую футбольную команду в Рио-де-Жанейро и даже стал чемпионом мира!

— Ну а как вы считаете, отец был прав?

— Не совсем, хотя Гарринча имел большие способности. В школе он учился неважно, но быстро стал читать и знал много историй, почерпнутых из книг. В Пау-Гранде среди мальчишек слыл заводилой. Он больше всех ловил рыбы на плотине, у него жили самые красивые певчие птицы. Клетки для них он делал сам. Ну а в отношении футбола, тут и говорить нечего. Вы знаете, что это был великий мастер. Гарринча играл весело и без устали. У него всегда было желание играть. К тому же брат обладал железным здоровьем, крепким сердцем. С таким сердцем ему бы играть и играть. Но ему отказывали в контрактах. Брат очень страдал от этого. Его как будто искусственно отлучали от футбола. А футболом он жил, да и зарабатывать он мог только футболом.

У нас в Пау-Гранде Маноэла все считали справедливым человеком. Это качество его характера не нравилось в Рио. Там боялись его прямоты, поэтому быстро от него избавились, когда из-за травм он стал играть хуже. Это звучит странно, но это так, я знаю, — завершил свой рассказ Жозе.

В разговор вступает жена. Она считает, что если бы Маноэл жил по-прежнему в Пау-Гранде, он бы не умер так рано. Его погубил большой город, большие деньги, которые он не умел хранить, и слава. После него в Пау-Гранде уже больше никто так не играет в футбол.

Мы просим показать нам стадион, где начинал свою карьеру юный Гарринча.

После прохладной террасы на улице, наполненной солнечным зноем, кажется невыносимо жарко. От жары попрятались даже собаки. Жозе охотно садится в машину, и мы проезжаем еще два квартала.

Ворота стадиона украшает полосатая эмблема, очень похожая на герб «Ботафого». Дорога к стадиону заросла высокой травой. Поле скорее напоминает заброшенное кладбище, чем площадку для занятий спортом. По краям трава выросла чуть ли не до пояса. На воротах остатки сгнившей сетки. Когда-то в эту сетку влетали мячи, забитые Гарринчей. Мы пытаемся заснять стадион на кинопленку. Трудно найти удобную точку.

— Гарринча обычно играл чуть правее центра, но никогда с ним рядом не играл правый крайний нападения, — вспоминает Жозе. — Он любил простор в атаке. Когда начинал обводить, обыгрывал защитников на высокой скорости, используя большой участок поля. Впрочем, умело действовал и накоротке. Избавившись от опеки, стремительно бежал по краю и делал навес в штрафную или резал угол и сам выходил на ударную позицию. Маневры повторялись, но никто не знал, что он предпримет в следующий раз…

Гарринча и сам, наверное, не знал этого и действовал по наитию, часто добиваясь успеха. Он обладал сверхъестественной скоростью, умел срываться с места и мчаться с мячом к чужим воротам или на всем ходу вдруг останавливаться, и тогда преследователи проскакивали мимо него. Он крепко стоял на ногах и вел мяч, прикрывая его корпусом от наскоков защитников. Его пытались остановить, в открытую свалить на землю, сбить с ног грубым приемом. Но он увертывался, подпрыгивал, подбирая под себя ноги, перескакивая через тела обманутых им противников, и продолжал вести мяч. Такие маневры приводили в восторг и зрителей и игроков. Товарищи нередко ему аплодировали. Какой-то особой подсечкой закручивая мяч, он отбрасывал его в сторону, и тот послушно останавливался перед ним, словно собака по команде хозяина. Его маневры порой напоминали цирковые трюки, но это никогда не было в ущерб атаке. Забивая голы, он как ребенок радовался успеху. И еще, — добавляет Жозе, — я не помню, чтобы он не хотел играть или отлынивал от тренировок. Это был влюбленный в футбол человек, и футбол многие годы платил ему той же любовью.

Жозе умолкает, и мы слышим, как в соседнем леске трещат цикады.

— Его хоронили, как народного героя, — добавляет Жозе. — Некоторые матчи на первенстве мира он и в самом деле проводил геройски.

Мы возвращаемся в машину и едем на кладбище. По дороге Жозе выходит. Что-то мешает ему поехать с нами. Прощаемся. Мы сворачиваем с главной улицы и выезжаем из городка. Вокруг пустынно. Машина медленно взбирается на холм. Огромные, как лопухи, листья фикусов хлопают по кузову автомобиля. Фикусы дают густую тень и не требуют влаги. На пустыре торчат трехметровые банановые растения. И хотя банан, как утверждают ботаники, разновидность травы, такую гигантских размеров траву иначе как деревом не назовешь.

Вдали появляется белая опрятная церковь с небольшой колокольней.

Ворота кладбища распахнуты настежь. Мальчишка-гид уверенно ведет нас мимо мраморных и бетонных памятников вверх по узкой аллее. Затем он останавливается у большой белой мраморной доски. На ней выбиты слова: «Здесь покоится с миром тот, кто был радостью народа. 28.10.33 г. — 20.1.83 г. Мане Гарринча».

Тишина. Полуденный зной утихомирил даже теплый ветерок, который завис где-то между густой листвой деревьев, растущих поодаль.