Не шевелиться бы, позволить ей отдыхать на его плече, выспаться. Но у него слишком мало времени. У фета Сайонелла его еще меньше, а информация, в достоверности которой Харви убедился лично, следовало немедленно передать в нужные руки.

Кокон над правящим полностью растворился — процесс исцеления завершен. Конечно, у подобного лечения есть свои последствия — недели слабости и недомогания, вот только это ничто по сравнению со спасенной жизнью.

Харви медленно поднялся, и потревоженная Флер сонно открыла глаза, не понимая, что происходит.

— Харви? — она потерла лицо ладошками, пытаясь сфокусировать взгляд, но не получалось.

— Все хорошо. Отдыхай.

Он поднял ее на руки, уложил в свою кровать и укрыл одеялом. Поворочавшись, она что-то неразборчиво шептала, а потом удобно устроилась на подушке и затихла. Он любовался женщиной, что спасла ему жизнь, и не мог поверить в свое счастье. Не мог поверить в то, что начал чувствовать. Жизнь обрела для него смысл, стала чем-то большим, нежели обязанность дарить свою силу дистрикту и оберегать спокойный сон миллионов людей, которых не знаешь. От которых никогда не получишь благодарности за то, что делаешь. Они принимают защиту и самопожертвование фетроев как должное, а в ответ еще и гадостей наговорят, пользуясь свободой слова и отсутствием цензуры. Впервые у Харви появилось что-то для себя: не однодневки, чьих лиц он не помнит, а его чувства, его любовь. И он не собирался отдавать Флер ни братьям, ни тем более балетмейстеру или неудачнику Вэльскому. Он поцеловал мягкие губы, не спрашивая на это разрешения, словно поставил на них печать:

— Моя Флер, — ласково погладил ее по щеке и, накинув на плечи халат, чтобы скрыть заживающие шрамы, превозмогая боль, покинул палату.

Стоило шагнуть в коридор, как от стены тут же отделились рейгверды. Те, которых он лично подобрал для охраны Флер, кому доверял, как себе.

— Фетрой. Вас разыскивают братья.

— Вы доложили, где я?

— Мы слышали вашу просьбу фете Мирианской. Никаких фетроев, — неуверенно доложил второй. — Решили подождать, когда вы придете в себя.

— Или пока умру? — Хартман ехидно усмехнулся, но первый поджал губы.

— Мы не сомневались, что вы справитесь. Тем более с ней.

— Молодцы. Хорошая работа. Оставайтесь с Флер.

— А как же вы?

— Меня бережет Венера, — обаятельно улыбнулся правящий с лицом незнакомца и направился вперед по коридору. Ему следовало спешить. Пока пациенты и дежурные врачи спят, он должен успеть обсудить с фетом Сайонеллом сложившуюся ситуацию и покинуть больницу. Братьям пока не следовало знать, где он, и что задумал.

Палату Оуэна нашел быстро, воспользовавшись навигатором по этажу. Запер двери, чтобы никто им не помешал и аккуратно тронул старика за плечо, вернув свой истинный облик. Вот только фет Сайонелл не ответил — чувствительности в его плече уже не было. Поняв это, фетрой произнес:

— Фет Сайонелл, проснитесь.

Дрогнули веки, старик медленно открыл глаза и не сразу понял, кто перед ним, а когда понял, его губы растянулись в улыбке, а из груди вырвался вздох облегчения:

— Я знал, что ты живучий! Помоги сесть, сынок.

Харви подложил подушки под спину Оуэну и открыл шторы, чтобы медовые лучи восходящего солнца разогнали неуютный полумрак.

— Как ты себя чувствуешь?

— Словно заново родился! — улыбнулся фетрой, превозмогая боль.

На самом деле, ему казалось, что он только что прошел через жернова мясорубки и каким-то чудом выжил, а в животе эта мясорубка все еще работает, активно пережевывая железными челюстями его внутренности.

— Красоваться будешь перед Александрин!

— Я выживу. Понадобится время, чтобы восстановить силы. Если бы не Флер… У вас невероятно отважная, но бесконечно безрассудная внучка! — улыбнулся Харви, осторожно устраиваясь в кресле возле кровати.

— Долг платежом красен, — улыбнулся Оуэн. — Ты спас ее от неминуемой смерти, перехватив управление воларом, она вытащила тебя из пустыни. Это невероятно!

— Верно. Невероятно. И у меня вопрос — как ей это удалось?

— Должно быть, унаследовала одну из моих искр. Я об этом не знал.

— Вы ходите тоннелями?

— Когда-то, — мечтательно улыбнулся фет Сайонелл, вспоминая далекое прошлое, полное приключений и ярких событий. — Сейчас на полное перемещение у меня не хватит сил.

Так всегда, кажется, что вечно будешь молодым, что весь мир открыт перед тобой и каждый день, что вызов, который ты отважно встречаешь. И вот однажды просыпаешься и понимаешь, что прежняя отвага осталась, но силы покинули сухое тело. Как так выходит, что душа не стареет и, запертая в клетке беспомощности, бесконечно страдает, вспоминая былые времена. Воспоминания — вот что нам остается на закате жизни. Важно, чтобы за них не было стыдно, и теперь фет Сайонелл был готов уйти, понимая, что сделал и исправил почти все, что вызывало у него жгучее осуждение совести.

— Обещай научить ее обращаться с силой. Я уже угасаю и не успею этого сделать.

— Обещаю, Оуэн. И обещаю, что освобожу ее отца.

— Почему ты думаешь, что это Антуан?

Харви улыбнулся и, соединив ладошки, подался вперед:

— Вчера, когда я встречался с правлением Конгресса и обсуждал условия поединка с тор-аном, мне поступило интересное предложение, как увеличить свою силу.

— Принять кровь разжигающего искру? — Оуэн облизнул сухие губы.

— Куда больше! Правление в полном составе принимает эту кровь время от времени, как допинг. Мне было предложено провести древний ритуал. Съесть живое сердце разжигающего искру, чтобы получить невероятную мощь, несравнимую по силе даже с мощью тор-ана, — Харви скривился, явно демонстрируя свое отношение к подобному допингу.