Увидев это, Тарвин помрачнел, а махараджа, поймав его красноречивый взгляд, приказал прислуге отойти подальше, чтобы не был слышен их разговор.

– Вы давно ждете меня, сахиб Тарвин?
– спросил он хриплым голосом, но с видом чрезвычайной благорасположенности к Тарвину.
– Вы же знаете, я никого не принимаю в послеполуденные часы, и... и потом, мне никто не доложил о том, что вы здесь.

– Я умею ждать, - ответил Тарвин сдержанным тоном.

Король уселся в сломанное виндзорское кресло, которое от жары должно было вот-вот треснуть и окончательно развалиться, и с подозрением взглянул на Тарвина.

– Вам хватает заключенных? Почему вы не на плотине, а вместо этого нарушаете мой покой? О Господи! Неужели король не имеет права на отдых из-за вас и вам подобных?

Тарвин ни слова не сказал в ответ на эту тираду.

– Я пришел поговорить с вами о махарадже Кунваре, - проговорил он тихо.

– А что с ним?
– быстро переспросил махараджа.
– Я... Я... Я несколько дней не видел его.

– Почему же?
– спросил Тарвин без обиняков.

– Неотложные государственные дела, вызванные политической необходимостью, - пробурчал король, избегая гневного взгляда Тарвина.
– И почему меня это должно беспокоить, если я знаю, что с мальчиком ничего не могло случиться?

– Ничего, вы говорите?

– Но что, что могло произойти?
– голос махараджи превратился в жалобное хныканье.
– Но вы же сами, сахиб Тарвин, обещали быть ему другом. Это было в тот день, когда вы так славно скакали на коне и так храбро держались при нападении моих телохранителей. Я никогда в жизни не видывал такой верховой езды! И следовательно, я и не должен был беспокоиться. Давайте-ка выпьем.

Он подал знак слугам. Один из них сделал несколько шагов вперед, достал из-под своих широких, плавно ниспадающих одежд высокий серебряный бокал и влил в него такую огромную порцию бренди, что Тарвин, привыкший к крепким напиткам, широко открыл глаза. Другой слуга достал бутылку шампанского, открыл ее с ловкостью, свидетельствовавшей о том, что он делал это далеко не в первый раз, и долил бокал доверху пенящимся вином.

Махараджа выпил бокал до дна и, вытирая пену с бороды, произнес извиняющимся тоном:

– Все это не для глаз политических агентов, но вы, сахиб, истинный друг нашей страны. Поэтому я от вас и не прячусь. Хотите, вам приготовят такой же коктейль?

– Благодарю вас. Но я приехал сюда не за этим. Я приехал сказать вам, что махараджа очень болен.

– Мне говорили, что у него небольшая лихорадка, - сказал король, откидываясь в кресле.
– Но он находится под присмотром мисс Кейт, и она его вылечит. Просто небольшая лихорадка, сахиб Тарвин. Выпейте со мной.

– Небольшая, черт побери? Да вы в состоянии понять, о чем я говорю вам? Малыша чуть не отравили.

– Ну так это от английских лекарств, - сказал махараджа, вкрадчиво улыбаясь.
– Я тоже однажды сильно разболелся из-за них, и пришлось обратиться к туземцам-хакимам. Вы всегда говорите забавные вещи, сахиб Тарвин.

Огромным усилием воли Тарвин подавил вспышку гнева; похлопывая себя кнутом по сапогу, он произнес внятно и отчетливо:

– Я пришел сюда не для того, чтобы забавлять вас. Мальчуган сейчас у мисс Шерифф. Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить его коноплей.

– Это бханг!* - произнес махараджа с глуповатым видом.

– Я не знаю, как у вас называется это блюдо, но я точно знаю, что его отравили. И если бы не мисс Шерифф, он уже умер бы - вы понимаете, ваш первенец уже был бы мертв. Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа?
– и отравил его кто-то во дворце.

– Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, - сказал король угрюмо.
– Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и пальцем не посмеет тронуть моего сына.

– А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?

Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.

– Я бы привязал того человека к передней ноге моего самого большого слона и убил бы его еще до захода солнца!

После этого он перешел на родной язык и стал в бешенстве перечислять все те ужасные пытки, которые хотел бы применить, но на которые по закону не имел права.

– Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, - заключил он.

Тарвин недоверчиво усмехнулся.

– Знаю я, что вы думаете, - горячился король, обезумев от вина и опиума.
– Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я могу судить только по закону? Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в книгах. Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том, что я здесь творю?

– Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живет во дворце.

Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал хрипло: