Она не сразу поняла, что это молодой мужчина: так страшно запали его глаза, посерело от пыток лицо. Он был выбрит наголо, впрочем, затылок уже начинал темнеть, а жёстко очерченный голодом подбородок зарос щетиной. Рваньё, едва прикрывало окровавленное тело. Но, когда беглец задрал лицо и ухмыльнулся почерневшими губами несущейся прямо на него смерти, и, окружённые чёрными тенями, голубые его глаза задорно и насмешливо блеснули, Джия поняла, что перед ней очень молодой человек.

— Лисичка верхом на полосатом шмеле, — рассмеялся тот, кому полагалось рыдать, сжиматься от ужаса или, если уж он славился своим бесстрашием, или бежал впервые — слать проклятья.

Охотница вздыбила коня, высокомерно и властно, как учили, взглянув на жертву.

— Я так понимаю, у кровавых всадников всё плохо, раз кроме маленьких девочек им и послать в погоню больше некого? — поинтересовалась добыча, весело глядя на всадницу.

Так, будто его жизни не угрожала ужасная смерть. Или невыносимая боль, если принцесса Гедда ещё не наигралась своей игрушкой. Так, как будто игра «охотник и добыча» ему по нраву.

Охотница сначала растерялась, а потом тряхнула русой головой.

— Мне пятнадцать! — прошипела гневно.

— Ух ты, — хмыкнул беглец. — Взрослая, самостоятельная женщина.

Вот вроде ничего не сказал обидного, а захотелось разрешить Жуку растоптать это измождённое тело острыми копытами. Но нельзя: беглец — добыча самой принцессы. Девушка вскинула голову, ветер откинул с её лица волосы, но несколько волосинок прилипло к губам. Она рассмеялась, прищурившись.

— Если измерять возраст близостью к смерти, то ты — глубокий старик.

Хлыст просвистел и ударился о лёд совсем рядом с его рукой.

— Какая грозная! — прокомментировал беглец, даже не вздрогнув и не отдёрнув руки.

В его глазах отражалось зимнее небо, и охотница невольно подумала о том, что голубые глаза — это очень красиво.

Джия вздрогнула и проснулась. Снова тот же сон!

В каюту из мутного оконца попадал тусклый свет. Небольшое помещение провонялось насквозь запахом рвоты. Девушка застонала. Её снова тошнило, но она уже не знала: от качки, или от омерзительного запаха. Скатилась с невысокого топчана, застеленного колючими одеялами, встала на карачки, подползла к стене, поднялась, удерживаясь за неё. Ещё немного и она точно сойдёт с ума. Три дня! Три дня она наполняла тазики рвотой.

На дрожащих ногах Джия выползла на палубу. Голубое небо наверху пыталось вырвать ей глаза своим сиянием, чайки вопили, будто их ощипывали, а море словно пыталось доказать, что оно — степь, такое же зелёное и волнующееся.

Будь проклято море! Будь проклят этот корабль, чайки и вообще весь свет!

Девушка перегнулась через ограждение на палубе и наглядно продемонстрировала волнам, что о них думает. Живот крутило, горло невыносимо жгло.

— Госпожа, может вам вернуться в каюту? — раздался сзади соболезнующий голос.

Джия молча показала помощнику капитана нож. Он понял верно и поторопился убраться подальше.

Скорлупка, которую называли кораблём, плясала под ногами. Из мерзкой зелёной воды выскочила рыбина с человека ростом и, перевернувшись в воздухе, снова скрылась. Джия не знала, что она называется дельфином.

«Отвратительное создание! Ни ушей, ни рук, ни ног, ни крыльев.» Девушку снова замутило, она намертво вцепилась в перилла.

Сдохнуть! Ох, вот прямо здесь…

«Ну нет, Джия! — шепнула сама себе. — Выше нос! Если ты помрёшь тут, то тебя попросту выбросят в эту мокрость, и твоё тело сожрут такие же отвратительные твари, как та, которую ты только что видела. Нет уж! Не дождётесь! Хочу лечь в мягонькую землю, которая стоит на месте, а не дёргается, не качается. Хочу милых червячков, а не это ваше чудище зубастое».

— Корабль! — гаркнул тот, кто сидел в корзинке на мачте, как будто отплясывающей палубы ему было мало.

Капитан выругался, а Джия ухмыльнулась, вглядываясь в синюю полосу горизонта. Неужели?

Небольшая шхуна под косыми парусами бежала наперерез, больше похожая на облачную гору, чем на корабль.

— Поднять все паруса! — заорал капитан, как резанный.

Матросы забегали, полезли по канатам как обезумившие кошки. Однако вопреки всем усилиям, кораблик приближался. Его нос словно разрезал дыбящиеся волны, он буквально летел над ними. Изящный, стройный, словно танцовщица. Неуклюжему купеческому карбасу явно было не убежать.

Вскоре стали видны и люди. Полуголые дикари в одних штанах. Лишь белокурый юноша на носу в алом камзоле и развевающемся золотистом плаще был похож на человека. Спустя непродолжительное время Джия увидела его гордый взгляд и то, как он изящно положил руку на эфес сабли.

Кораблик развернулся, стыкуя борт с бортом, взметнулись абордажные крючья, и тотчас «дикари», зажимая в зубах сабли, полезли наверх. А некоторые из них, опустившись на колено, прицелились с верхней палубы из арбалетов, мешая матросам карбаса обрубить наглые канаты. Пара минут, и корабли оказались прижаты друг ко другу. Юноша в золотистом плаще, небрежно перекинутом через одно плечо, перемахнул через борт и встал, скрестив руки.