И хотя отцом дядя Саша называть деда Вахтанга так и не стал, но отношения у них сложились уважительные и самые теплые, по-настоящему родственные. Поэтому для Лёвы и его младшей сестры Алисы мой дед Вахтанг был самым настоящим родным дедушкой, а они для него - такие же любимые внуки, как я и другие мои двоюродные братья и сестры.

Но, несмотря на это и на то, что жили мы все буквально на одной улице, Лёву я братом никогда не называла, да и не относилась к нему так. Это забавно, потому что Алису, младшую сестру Лёвы, с которой мы учились в одном классе, я искренне считала своей любимой сестрой.

А он был мне совсем чужим и незнакомым. Дерзким мальчишкой постарше с соломенными волосами и льдистыми серыми глазами. Я даже чуть-чуть побаивалась его - слишком уж независимо, по моему мнению, вел он себя с родителями, слишком шумные компании выбирал, слишком бывал острым на язык и любил задираться.

А я была совсем не такой. Я росла тихой и спокойной девочкой, во всем слушающейся свою мать и не смеющей возразить ей. Мать, которая недолюбливала Лёвкину семью, и моё общение с Алисой и Лёвкой, мягко говоря, не приветствовала. Она не говорила это вслух, потому что такие выпады пресекал мой отец, но все было итак понятно по ее поджатым губам, когда Алиса прибегала к нам, чтобы вместе сделать уроки или просто поиграть. Поэтому потихоньку она перестала приходить, и после школы к ним в дом стала заглядывать я.

До сих пор помню, как мучительно краснела каждый раз, когда в их доме случайно натыкалась на Лёву. Как тупила глаза в пол и ни слова не могла ему сказать. Он равнодушно кидал "привет", а я сгорала от непонятного смущения и только кивала. Я для него была тихой неинтересной малышней очень долго, класса до седьмого, а потом...

Время шло, мы взрослели. Больше гуляли, чаще пересекались в общей компании. Наши отцы стали периодически брать нас в горы на маршруты полегче, и как раз в этих походах...

В какой-то момент я поняла, что Лёва всё время рядом. Рядом сидит у костра, идет именно за мной, когда топаем вереницей, занимает место в автобусе, зовет показать, если нашел что-то интересное, как бы между делом приносит цветы...

Я была совсем девчонкой, дико неопытной, но чисто женские инстинкты четко отлавливали его пристальный взгляд, направленный только на меня, в какой бы большой компании мы не находились. Сердце нервно заходилось от каждой мимолетной беседы - разговаривать у нас совсем не получалось. Казалось, что не о чем. Да и язык так и немел при нем. Я смущалась, а он быстро отставал, видимо принимая мою жгучую растерянность за холодность, ведь внешне она выглядела именно так.

Но все же упорно не переставал всегда быть рядом. Молча.

А я каждую нашу встречу теперь, затаив дыхание, ждала.

Мне его молчаливого присутствия было больше, чем достаточно. Оно давало силы мечтать, томиться о чем-то пока смутном, недостижимом в моем юном возрасте, будоражило кровь, разгоняло гормоны. Любое случайное прикосновение - повод вздрагивать потом с неделю. Зачем мне было большее, куда?

Меня все абсолютно устраивало, хоть и страшно было, что Лёвке эти наши совсем-не-отношения, основанные на одних взглядах и тонких эмоциях, скоро утомят, и он найдет себе более смелую, раскрепощенную девчонку.

Но вместо этого он внезапно уехал из Домбая, когда мне было тринадцать, а ему – почти пятнадцать. Буквально одним днем. Той зимой Левкина мама узнала об измене мужа, собрала детей и рванула в Москву в попытке начать новую жизнь.

У меня был шок.

Оказалось, мне жизненно необходимо знать, что Лёва засыпает и просыпается на той же улице, что и я. Что мы дышим с ним одним воздухом, что видим похожий пейзаж за окном. У меня будто одно легкое вырезали, и теперь, как ни старайся, уже не сможешь втянуть кислород полной грудью.

Я так тосковала, причем с каждым днем всё больше, что уже через дней десять написала ему первая. Сама. А ведь до этого он даже не был добавлен у меня в друзья в соцсетях. Мы для этого слишком часто виделись и слишком мало вербально общались. Не переписывались никогда.

А тут вдруг начали. Каждый вечер и до глубокой ночи. Писали обо всем и ни о чем, слали друг другу песни, смешные картинки, Лёвка мог и пошлости какие-то отправить, но я на это всегда показательно выходила из чата, а он потом извинялся. Мы не говорили о чувствах, казалось, болтаем как просто друзья, но ничего я так в жизни не ждала, как его "Привет, Гулёна" после десяти вечера.

Так продолжалось всю весну и июнь, а в июле он приехал с сестрой к деду Вахтангу и бабушке Марине на два оставшихся летних месяца, пока его помирившиеся после ссоры родители вместе обустраивались в новом городе - Владивостоке.

Я помню нашу первую встречу тем летом так отчетливо, будто она, стоит закрыть глаза, происходит прямо сейчас.

Помню, как я онемела, зайдя в дом к деду и наткнувшись на Лёвку, помогающему бабушке Марине перебирать смородину. Как нестерпимый жар прилил к щекам, когда он вскинул свою льняную голову и уставился на меня лучистыми серыми глазами, и словно штормом их заволокло, как еле выдавила севшим голосом "привет".