– Я вновь лишаю тебя свободы! Теперь ты будешь жить тут! Мерзкая девчонка. Ошибкой твоих родителей было давать тебе священное для нашей церкви имя Мария! Ты заслужила не большее, чем М! Потому что не должна иметь столь непокорная тварь человеческих имён!

Мужчина накинул на себя монашескую рясу, после чего вышел прочь из комнаты, затушив свет. После чего на ключ закрыл дверь в комнату.

Юная Мария, плача от страха и боли, забилась в угол клетки… Её ручки пытались сбросить слёзки с её покрасневших от рыдания ланит, но конца реке печали и боли не было. Всё, что оставалось бедняжке, это обнять свои коленки, уткнуться в них носом и вопрошать про себя: «Чем я заслужила эту боль?… Почему же он так жесток со мной… Ведь он мой папа… Я люблю его… А он… Он…»

Новый шквал слёз продолжил её мысли вслух… Конца столь ужасному концерту не было. Словно невозможно было его остановить. Любой простой человек, проходивший мимо, наверняка бы сжался и ощутил, как множество мурашек побежали по его коже под одеждой, ведь это было действительно ужасно слышать.

Однако… В этом замке все привыкли к такой жестокости. И ничего не ощущали, кроме равнодушия и желания выслужиться перед своими хозяевами, чтобы их не постигла та же участь, что и рыдавшую жертву. И так проходил почти каждый день несчастной девы… Однако её мысли, несмотря на всю грязь и боль вокруг и на ней… Оставались чистыми и наивно-добрыми. И лишь воспоминания о том пейзаже в окне позволили ей успокоиться и вновь опять мечтать…

Мария долгое время сидела в клетке. В её маленьком детском разуме, который так или иначе любит приукрашивать всякое увиденное, прокручивались фрагменты этого ужасного утра. С одной стороны, она вновь была счастлива окунуться в тот момент, когда на верхушках елей появились следы от поднимавшегося из-за горизонта солнца. Момент воистину волшебный. Любой чуткий взрослый способен этим восхититься: вся естественная красота природы в одном пейзаже. А мозг ребёнка… И подавно был поражён всем тем, что она увидела.

Однако вновь послышались тяжёлые и властные шаги её приёмного отца. Он открыл дверь… после чего во мраке подобрался к клетке и занавесил её. Лишив девочку света и возможности видеть со всех сторон. И ей лишь оставалось фантазировать в состоянии полудрёмы, пока где-то в комнате приёмный отец ругался на какую-то девушку, чьи тихие стоны раздавались внутри самого сердца Марии, вместе со звуком шлепков о её тело. Всё это так ужасно… И так знакомо. Почти с самого раннего детства. Даже первое воспитание юной Марии, как отец брызнул на неё горячий чай, почти кипяток, за то, что она случайно пролила его, задев рукой.

Конец ознакомительного фрагмента.