Тем временем старший, прокравшись за забором, попытался зайти мальчишке в тыл, но тот был воробей стреляный и сразу раскусил этот незатейливый братский манёвр. Поэтому он моментально забрался на соседский сарай и уже оттуда прокричал Алеху:

– А мне ваша синагога недосуг, я вообще крещусь. И цехин мой, сами депутата обшариваете, он, между прочим, весь в блевотине был. А то вы ишь ловкие какие, чужими руками жар загребать.

– Прокляну, – прошептал отец, в который раз хватаясь за сердце, – Боже мой, я этого не слышал – он крестится.

– А что же, от него всего можно ожидать, – сказал Алех, – если он у родного отца цехин ворует, то и креститься может или даже убить кого-нибудь.

– И это мой сын! Боже, чем я прогневил тебя? И этой мой сын, мой сын. Алех, скажи ему, если отдаст деньги, я, клянусь здоровьем своей жены, не трону его даже пальцем.

– Отдай папе деньги, подлюка! – послушно выполнил волю отца Алех. – Он тебя бить не будет, клянётся маминым здоровьем.

– А ты, дурень, что стоял? – продолжал Наум, обращаясь к умному сыну. – Ты что, цехин с земли не мог сам поднять? Или у тебя ума только на книжки хватает?

А сосед Еремей, на чьём сарае приплясывал молодой Кантор – известный хулиган, которого Еремей пытался заколоть вилами в прошлом году за то, что тот бросил ему в колодец дохлую собаку, был привлечён шумом, но увидел только конец действия. Он увидел лишь, как мальчишка повернулся к отеческому дому задом и крикнул:

– Поцелуй меня сюда, очкастый, – затем, чем-то швырнув в сторону родного очага, спрыгнул с сарая и проследовал в неизвестном направлении, в сторону железнодорожного вокзала.

– Боже мой, Боже мой, – причитал отец, – лучше бы меня задавил дилижанс, а потом меня ограбили, чем видеть этот позор. И это мой сын!

– Пойдемте, папа, вам пора кушать бульоны, – Алех взял отца под руку, – а этот гадёныш пусть подавится нашим цехином. А ещё, гад, об мои штаны, подлец, жирные руки вытирал. А я-то думаю, откуда на штанах, ещё совсем новых, такие подлючие пятна.

– И это мой сын, – стонал отец, – чтобы он лопнул с моим цехином вместе.

Наум Кантор сильно постарел за этот день, а Моисея в этом маленьком городе никто и никогда больше и не видел.

Достоверных фактов о том, что Моисей Кантор крестился, у меня нет. Но вот передо мной лежит дело Секретного полицейского управления за номером 296. И вот что мы можем из него почерпнуть: «Моисей Кантор, он же Карло Джеппетто, принят на службу в качестве секретного дознавателя в городе Портанно согласно приказу за подписью инспектора по кадрам тайной канцелярии. И за подписью о приёме на работу самого министра Соцци, одного из самых могущественных людей того времени, министра внутренних дел и директора тайной канцелярии. Того самого Соцци, который беспощадно истреблял в королевстве все ростки свободы мысли и любого политического мнения, идущего в разрез с государственным.

Чем Карло Джеппетто заслужил покровительство этого реакционного министра остаётся загадкой. Но то, что он не даром ел свой хлеб – это факт. Целых три толстенных тома его донесений до сих пор хранятся в архиве. Пролистав эти тома, я нашёл несколько очень любопытных. Вот некоторые из них:

«А ещё рыбак Сальконе, будучи пьяным, обзывал господина урядника свиньёй, свинской мордой и пузатой свинской скотиной, а также свиньёй в мундире. И грозился вытряхнуть свинью урядника из его свинского мундира и засунуть эту свинячью одежду в свинский зад господина урядника. А свинскую жену урядника бить по её свинской морде той самой тухлой рыбой, которой она торгует, пока не завизжит, как свинья, и не опоросится.

Тем самым рыбак Сальконе зверски оскорбил Его Королевское Величество в лице мундира урядника, который грозился засунуть в непотребное место, и который он, мундир, утверждён циркуляром о полицейской и жандармской службе.

Подпись Карло».

А вот ещё:

«Мастер по дереву и мебельщик Антонио, по кличке Сизый нос, есть субъект неблагонадёжный, безбожник и подлая собака. Он подавал конвоируемым в порт бунтовщикам хлеб и называл их бедными, жалея подлецов. Также он говорил, что у них слишком тяжёлые кандалы и что зря их так мучают.

А ещё, напившись, он ругал прелата нашей церкви, отца Павла, жадной церковной крысой, которая не хочет платить за три стула и скамеечку для ног. Также Антонио говорил, что ему на фиг не нужно его благословение и пусть поп отдаст деньги, тридцать пять сольдо, за проделанную работу. А также другими еретическими словами.

И ещё этот же негодяй нашёл в моём огороде заначку виноградного самогона, который я храню на случай похмелья. И, сожрав его, теперь отпирается, собака, говорит, что не пил никакого самогона и что всё даже напротив, будто это я в прошлом месяце взял у него, будучи пьян, шесть сольдо и теперь отказываюсь отдать.