Шрифт:
В 829 году, когда тело святого привезли в город на воде, судьбоносным образом изменился вектор самой истории.
Марк с крылатым львом мгновенно затмил предыдущих заступников венецианцев, по-королевски уверенно воцарился на фасадах дворцов, колоннах, воротах, гербах, общественных зданиях и в сердцах местных жителей.
Он стал символом Венеции, устойчивой ассоциацией, наравне с Петром и Римом претендующим на не меньшее почитание, чем прославленный Вечный город [3] . Однако в отличие от хранимой Петром обители пап, предводимая евангелистом Марком республика получила репутацию своенравной, непокорной и временами слишком свободной от господствовавших норм морали.
3
Имеется в виду Рим.
Почитание Марка началось с воздвигнутой скромной часовни и разрослось до великолепного собора, считающегося одним из величайших итальянских чудес света.
Имя святого обрела и кирпичная колокольня, внешний вид которой считался эталоном красоты, идеальных пропорций и гармонии. Она архитектурно повторялась в различных городах, подвластных республике Серениссима и не только. Копия знаменитой кампанилы [4] неожиданно встречается под Тулой в селе Богучарово – там сооружение появилось в конце XIX века. Одним своим присутствием оно является доказательством интереса подданных империи двуглавого орла к загадочной заморской Венеции.
4
Кампанила – колокольня на итальянском языке.
Те, кому удавалось попасть в объятия Царицы Адриатики, первым делом отмечали великолепие ее собора и площади в честь любимого святого – евангелиста Марка. Петр Толстой, стольник Петра I и его дальний родственник, восхищался роскошным ансамблем в их числе. Он отметил в своих заметках колонны, что украшают прилегающую Пьяццетту, собор, Дворец дожей. По его уверениям, площадь использовалась как место казни, торговли (мясом, овощами, фруктами, посудой и даже париками), для официальных мероприятий. Здесь читались указы, произносились проповеди и неизменно толпились желающие совершить прогулку.
Толстой подметил одну местную особенность: у Дворца дожей часто устраивали променады утром – так как здание закрывает собою солнце и предоставляет тень. Ее прохладу аристократы предпочитали жаркому солнцу, чтобы пройтись, обсудить последние новости и продемонстрировать свое великолепие. Вечером же локация менялась – в приоритете становились здания Прокураций – теперь они дарили спасительную прохладу, столь желанную для великосветского моциона.
Не менее ценно свидетельство Толстого о Дворце дожей. По уверениям Петра, его при желании мог посетить любой – здание было открыто, за исключением ряда помещений, например покоев дожа, по понятным причинам не предназначенных для чужих любопытствующих взглядов. Упоминание об этом могло зажечь огонь в глазах Петра Чайковского – композитор приходил в восторг от Палаццо Дукале [5] и с подростковым любопытством изучил каждый его уголок, деталь, фрагмент. Некую память о Венеции он привез с собой в Россию прямиком из дворца правителей – символа власти, могущества, богатства республики, находившей опору в мрачных тюрьмах по другую сторону моста Вздохов.
5
Он же Дворец дожей.
На площади же Сан-Марко Петр Ильич кормил голубей, что садились ему на руки и плечи, иной раз затевая шумную драку за пропитание. Композитору очень нравился этот милый ритуал, проводимый им во время ежедневных прогулок по piazza San Marco, на которой всегда что-то происходило.
Например, тут за столиком кафе «Флориан» любил сидеть Сергей Дягилев, учтиво и по-барски приветствуя проходящих знакомых бархатным «buongiorno». Его воспитанник Серж Лифарь вспоминал, что, только попадая в Венецию, основатель «Русских сезонов» становился похож на дожа-венецианца, примеряя на себя знатный благородный образ, как любимый костюм.
Затем великого импресарио сменил Иосиф Бродский, выбирая для принятия напитков кафе «Лавена», что совсем рядом с переливающимися на закате мозаиками собора. Про базилику Бродский говорил в документальном фильме, снятом в 1990-е годы, «Прогулки с Бродским»: «…Сан-Марко – чрезвычайно византийское сооружение, на которое налеплена готика и все что угодно. Это все вполне оправданно, потому что торговые и политические отношения Венеции с Византией на протяжении трех веков были чрезвычайно интенсивными».
Съемки сохранили разговор Иосифа Александровича с другом Евгением Рейном под портиками трехсотлетнего «Флориана» в компании с горячительными граппой и коньяком, где речь зашла об истории заведения. Бродский проронил: «Вообще, Флориан был хозяин этого кафе. Поэтому можно говорить ”у Флориана” без всяких кавычек… Ну, это начало восемнадцатого века… самое старое кафе и, может быть, единственное сохранившееся. Декор совершенно феноменальный. Это надо посмотреть, между прочим… В этом кафе на протяжении последних двухсот с лишним лет сидели все: Мюссе, Жорж Санд, Шопен… я не знаю кто. Стендаль, и все как полагается. И кончается тем, что сидим в этом ”Флориане” мы. И это, конечно, полный упадок, потому что мы тут сидим. Через сто лет, если все это выдержит, а я думаю, что все еще выстоит, будут говорить, что вот во ”Флориане” сидели Рейн с Бродским».
Помимо них, гостями исторического кафе в разное время числились Казанова, Гёте, Шелли, лорд Байрон, Пруст, Бальзак, Александр Дюма, Эрнест Хемингуэй, Штраус, Катрин Денёв, Франсуа Миттеран, Игорь Стравинский, Мстислав Ростропович… Они заказывали напитки, любовались интерьерами и смотрели через большие окна на главную площадь, столь любимую венецианцами, – Сан-Марко.
По ней много гулял Федор Михайлович Достоевский, давно мечтавший о Венеции и грезивший блистательным детищем Адриатического моря. Серениссима вызванными восторгами заставила и его самого, и его супругу потерять чувство времени и даже забыть любимый швейцарский веер Анны Григорьевны в храме, посвященном Марку евангелисту.