Разбегающиеся, не слишком весёлые мысли о новой жизни тем не менее на удивление быстро помогли Акакию прийти в себя. Сердитость ли на беспутных обитателей придала сил, или понимание, что работы в нынешнем жилище непочатый край, заставило запульсировать исконно домовую хозяйственную жилку, – так или иначе, Акакий почувствовал себя намного лучше.

С облегчением он ухватился за свои вчерашние растерянность и раздражение, и сосредоточился на этих, спасительных сейчас, якорях. Выпестовав в себе пришедшую вместе с тем вредность, недовольный, но уже вполне разумный и более-менее похожий на себя Акакий, наконец, выбрался из своего укрытия и пошёл разведывать, куда же все запропастились. Судя по стремительно светлевшему небу, времени было уже много. Прошлёпав в большую комнату, чуть скрипнув послушно приотворившейся ему дверью, Акакий обнаружил жильцов мирно посапывающими в кровати. Малютка спала на соседнем мягком диванчике.

– Фу ты, ну ты! – возмутился он. – И с чего мы так разоспались, интересно? Да, хозяйство небольшое, но ухода-то всё равно требует!

В негодовании он с шумом уронил на пол стоящий неподалёку табурет. Отец семейства вздрогнул и проснулся. Жена сквозь сон, не открывая глаз, пробормотала:

– Что это было?..

– Спи, спи, – ответил тот и сел на кровати, сонно глядя перед собой, с трудом открывая то и дело обратно закрывающиеся глаза и едва удерживая тело в нормальном положении.

Муж молодухи немного посидел, – видимо, пытаясь спросонья сообразить, что именно он должен сделать. Повернулся в ту сторону, откуда перед этим донёсся грохот. Продолжая сонно хлопать слипающимися глазами, непонимающе уставился на ни с того, ни с сего упавший табурет. Потом недоумённо приподнял одну бровь и тихонько хмыкнул. Неверным движением дотянулся до лежащей на прикроватной тумбочке звонилки, такой же, как у жены. Чуть не уронив, подтянул к заспанному лицу и, что-то там рассмотрев, тихонько ругнулся:

– Пять минут шестого! Вот ведь угораздило в выходной проснуться ни свет ни заря! – зябко повёл плечами и, пробормотав – Потом разберусь, – решительно залез обратно под одеяло.

У Акакия даже дар речи пропал от такой наглой и беспросветной лени. Распахнув в изумлении глаза, он, как рыба на песке, некоторое время беззвучно открывал и закрывал рот, сам не понимая, что именно он хочет сказать. Наконец, возмущённо выдохнул: «Лежебоки несчастные! Да что б вас…», – но тут же в ужасе захлопнул сам себе рот обоими руками, чтобы нечаянно сорвавшимся проклятьем не навлечь беду на непутёх. Сердце испуганно заколотилось, и, уже адресуя себе, Акакий со всей злостью проговорил: «Вот ведь ирод! Будто мало тебе…», – и не закончив фразу, стремительно развернулся на пятках и поспешил вон из комнаты.

Выйдя в обеденную, он постоял, успокаиваясь. В задумчивости обвел глазами веранду, растерянно размышляя, что же с хозяевами-лежебоками делать. Обнаружил незамеченную сразу после пробуждения гору грязной посуды в раковине, а на столе – крошки, явно не прибранные с вечерней трапезы.

– Мда-а-а-а… – протянул он, – Ох и лентяи… Немудрено, что всё в таком беспорядке. Ну ничего, я ещё сделаю из вас человеков! – уже не злясь, с едва заметной полушутливой угрозой в голосе произнёс Акакий и усмехнулся в бороду.

Рядом со входом в землянку Петро заканчивал обтёсывать изогнутую толстую ветку, которой предстояло стать полозом для будущей кроватки ребёнка. За прошедший месяц они с Марьюшкой уже навели в землянке, насколько это вообще было возможно в таких условиях, уют. Пётр забросал земляной пол соломой, соорудил в углу подобие кровати из хвороста и сена. Марьюшка принесла с собой «приданое», состоящее из нехитрого скарба: простое льняное самотканого пошива полотно, которое они использовали в качестве простыни, лоскутное одеяло, несколько расшитых полотенец и вещичек для будущего ребёнка. Небольшое количество кухонной утвари, включая костровой котелок для приготовления пищи, из числа не использовавшихся в отчем доме, забрал из родного дома Петро.

Конец ознакомительного фрагмента.