— Пусти, Шуруба, помощь нужна. — казалось, что рот гостя не шевелился.

Посетитель отодвинул меня рукой, одним сильным рывком открыл дверь и шмыгнул в комнату. Я поспешил за ним. Гость уселся за маленький обеденный стол.

Какая наглость! Ночью, еще и без приглашения! Я встал посреди комнаты и направил на его лицо фонарик. Видимо, таблетки ещё держали меня: тело еще подшатывало, глаза не фокусировались. Его острые скулы и выступающий подбородок, резко выполненные ярким светом, мешались с носом в кашу.

— Ты кто такой, а? Чего ты ко мне ночью припёрся? — я не мог успокоиться.

— Мне назначено. Забыл, что ли? — проговорил человек, брезгливо смахивая со стола крошки.

— Не помню, чтобы на ночь кого-то приглашал. После заката я не занимаюсь работой. Нельзя. — ответил я, всё еще стоя посреди комнаты, всё ещё держа фонарик прямо на лице посетителя.

Вдруг гость встал, что-то щёлкнул позади себя. По комнате расползся мягкий желтоватый свет от старого торшера. Как никогда мне в глаза бросился мой пол: вздыбленные крашеные деревянные доски, вышерканные сотнями шагов незнакомых и благодарных мне людей. Затем я осторожно взглянул на гостя: мягкие глубокие тени очерчивали его лицо, особенно выделяя скулы, прямую линию рта и глубокопосаженные круглые глаза. Жестокое лицо, волевое, знакомое. В свете фонарика он казался бледным и уставшим. Я когда-то его знал, но не мог вспомнить!

— Поставь чай, Шуруба. — произнес гость, положив ногу на ногу. Он оживился, в его интонации появился интерес.

— Дверью не ошибся? — рявкнул я, выключил фонарик и убрал его обратно в карман халата.

— Не ошибся, Шуруба, к тебе ехал специально. Долго ехал. Устал.

— А мне что? Давай проваливай.

— Я в одной кофте, а у вас уже зима вовсю. Откуда я пришёл, там вообще зимы не бывает.

— И куда тебя девать теперь?

— Выпьем чай, а потом я уйду.

— Вот еще. Окоченеешь насмерть, а я виноват буду. Нет уж, сиди тогда. Надо в печь подкинуть, чтобы воду вскипятить.

Я недовольно открыл засов и закинул в чёрную закопчённую дыру несколько кусков чёрного угля. Помыл руки в тазу и налил в старинный металлический чайник два ковшика воды из огромной алюминиевой фляги. Поставил чайник на печь. Сел за стол, напротив гостя.

— Ну, рассказывай, Шуруба. — сказал тот, аккуратно вытаскивая длинными пальцами карамельку из прилипшего к столу целлофанового пакета. Ловко освободил барбариску от фантика и запихал в рот.

— Чего тебе рассказывать? Жди чай. — сказал я и почувствовал, как боль пронзила рот и шею: снова треснула губа. Вытер рукавом халата кровь.

Угли весело затрещали. На кровати спал кот, уютно устроившись в одеяле. Гость пристально смотрел на меня. Так пристально, что мне хотелось поскорее избавиться от посетителя или самому убежать из дома.

— Неспроста тебе эта жизнь досталось, да? — начал он, повернув голову на флаг СССР, закрывающий единственное окно и почти всю восточную стену комнаты. — Долго я к тебе шёл, устал даже.

— Откуда ты приехал? — проворчал я, ставя чайник на плиту.

Я слегка пошатнулся, и немного воды вылилось из носика на чугунную поверхность. Поднялся небольшой клуб пара, быстро растворившись в полумраке. Я заткнул носик свистком и взял из кармана халата сигарету. Чиркнул спичкой. Закурил. Горячий ароматный дым ворвался в нос и горло, лёгкие наконец-то задышали. Я не вытаскивал сигарету изо рта, аккуратно придерживая фильтр боковыми зубами и не поворачивался на мужчину. Но я знал, что гость буровит мою спину взглядом.

— Шуруба, я к тебе не за советом пришёл. Тебе помощь нужна. — спокойно сказал гость и громко разгрыз конфетку.

— Был тут один врач, который трупов режет. Тоже помочь мне порывался. Но мне не нужна ничья помощь. Я сам справлюсь.

Пронзительно засвистел чайник, выпуская из закопчённого металлического носика тонкую струйку пара. Я открыл крышку и засунул прямо в воду сушёные листья малины и мяты. Затем аккуратно обернул ручку замусоленным полотенцем и поставил на стол. Посетитель уставился на меня, а я — на него.

Приятный аромат трав смешался с вонючим табаком. Я присел за стол, мы молчали, внимательно смотря друг на друга.

Так и сидели, пока он снова не начал говорить.

— Мне надо помочь тебе, Шуруба.

— Зачем? — настойчиво спросил я, докуривая сигарету и пуская изо рта и носа дым ему в лицо.

— Так надо.

— Кому надо? М-м? Мне не надо. — кое-как сдерживаясь, произнёс я и раздавил окурок в консервной банке из-под бычков в томате — импровизированной пепельнице.

— Жаль, что ты не помнишь меня.

Я наклонил грязный чайник и разлил светло-желтый чай гостю и себе. От чашек плыл белый пар. Вкусно запахло августом. Гость улыбнулся и благодарно кивнул.

— Так ты напомни, кто ты. Что вокруг да около ходить. — я закурил новую сигарету, но уже взял её большим и указательным пальцами. Губа от высокой температуры заныла.

Гость уставился на меня, смотря глаза в глаза. Почти не шевеля губами, он произнес:

— Ильнар.

Я смотрел на него и всё чётче проваливался на сорок лет назад, в ту отвратительную весну. В нос ударил запах пота и крови, запах немытых тел, запах гор, травы и огня. На зубах заскрипел противный мелкий песок. В ушах застучали автоматные очереди. Дым и пепел заволокли глаза. Небо, бесконечно высокое, зажатое в каменистые горы, трещало и рыдало от крови, льющейся на землю.