— У вас десять минут, — рявкнул капрал Джонс. Вся рота скинула грязную одежду и погрузилась в уже довольно мутную воду, чтобы успеть за десять минут отмокнуть и оттереть с себя грязь. Радуясь теплой воде и не обращая внимания на ее цвет, они старательно терли и скребли свои запаршивевшие тела, зная, что следующий такой случай выпадет нескоро. Воду на фронте, как для питья, так и для мытья, приходилось таскать бидонами и строго нормировать. А теперь в ней можно было плескаться, поливать голову, смывать накопившуюся грязь и пот. Мыла не было, но это никого не огорчало: была бы вода. Кишевшее вшами нижнее белье тут же сожгли без всяких церемоний.

Выбравшись из ванны, вода в которой теперь была цвета коричневого виндзорского супа, Том и его товарищи еще немного понежились в свежем белье и носках, прежде чем снова влезть в форму.

— Ого, Куки, да ты у нас рыжий, вот не знал! — крикнул Джек Хьюз, глядя, как Тони Кук вытирает голову.

— Прикрой варежку, Джек, — огрызнулся Тони и хлопнул его мокрым полотенцем. — Уж лучше рыжий, чем вообще без волос!

— Бог ты мой! Картер-то стал почти что на человека похож!

— Не то что ты!

— Одеваться! — рявкнул капрал Джонс. Они стали расхватывать свою форму, добродушно перебраниваясь.

— Это моя рубаха!

— Ну так и забирай ее себе. Не хватало еще вшей от тебя подцепить.

— Да что такое с этими сапогами, усохли, что ли?

— Свои попробуй натянуть, а мои давай сюда!

Даже в форме восхитительное ощущение, что им вернули собственную кожу, не пропало. Этому ощущению суждено было жить недолго, но стоял теплый июньский вечер, и, хотя воздух то и дело оглашали отдаленные артиллерийские залпы, все же это были редкие мирные и спокойные минуты, которыми пока можно было наслаждаться.

Вернувшись в сарай, они уже собирались садиться есть, когда по двору эхом разнесся крик: «Почта!» Солдаты толпой вывалились из сараев и бросились, расталкивая друг друга, к дверям фермерского дома. Почта имела самое волшебное действие. Все время, пока раздавали письма, пакеты и свертки, солдаты жадно вслушивались, надеясь услышать свою фамилию.

— Фармер, Шорт, Тампер, Джонс М. Д., Хупер, Далтон, Картер, Кук…

Каждый, чье имя выкликали, с торжеством забирал свою почту, а кто не получил ничего, те старались убедить себя, что все не так уж плохо — в прошлый раз письмо пришло, и хватит пока. Письмо Тому, как всегда, было от Молли. Она была единственным человеком в мире, который писал ему. До встречи с ней он никогда не получал ничего по почте, а теперь его почти каждый раз ждало письмо, а частенько и небольшая посылка — сигареты и шоколад, купленные в деревне, так что было чем поделиться с товарищами. Как-то раз Молли даже прислала ему целый пирог от мадам Жюльетты. Он лежал в коробке и пришел совершенно раздавленным, но проглочен был с неменьшим удовольствием, чем любой другой.

Том унес письмо в сарай и, опустившись на свою постель, состоявшую из вороха сена и брошенного сверху одеяла, вскрыл конверт. От того, что он прочел, сердце у него замерло. Он перечитывал снова и снова, стараясь уяснить, что Молли хочет сказать и о чем просит его.

Дорогой Том,

я получила твое последнее письмо и рада, что ты благополучно вернулся в часть, хотя, похоже, у тебя очень много дел. Я знаю, что из-за цензора ты не можешь мне многое рассказать, но хорошо уже то, что ты жив и здоров. Спасибо за карточку, ты на ней такой красавчик!

У меня есть для тебя кое-какие новости, Том, надеюсь, они тебя порадуют, хотя наверняка наделают нам и немало хлопот. Трудно описать, что я чувствую, так что уж лучше скажу напрямую. Ты скоро станешь отцом. У меня будет ребенок. Я знаю, мы собирались завести детей, но мне здесь будет очень трудно. Придется мне ехать домой, дорогой Том, и там рожать нашего ребенка. Никто пока не знает, даже Сара, потому что еще ничего не видно, и чувствую я себя хорошо, слава богу. Наверняка отпусков вам сейчас не дают, но если тебя вдруг отпустят хотя бы на сорок восемь часов, я могла бы встретиться с тобой где-нибудь, и мы бы тогда поженились. Я знаю, что ты не бросишь меня, дорогой Том, что бы ни случилось, но мне бы хотелось, чтобы у ребенка была твоя фамилия, а другого случая пожениться у нас, может, еще долго не будет. Теперь мне уже двадцать один год, и мой отец ничего не сможет сделать.

Отец. Отец… Это слово ударило его как обухом. Какой из него отец? Он понятия не имел, что значит быть отцом. Молли думает, что у нее будет ребенок, его ребенок. Он скоро станет отцом! В других обстоятельствах эта новость вызвала бы ликование, неистовый восторг, он обежал бы всех товарищей, чтобы поделиться с ними радостной вестью, но сейчас? Сейчас это нужно было хранить в секрете, скрывать, как нечто постыдное. Том в сотый раз вспомнил тот день, который они с Молли провели вдвоем в каменном сарае, — тот чудесный день, когда они отдались друг другу. Как можно было настолько потерять голову? А с другой стороны, как было удержаться?..

И вот теперь скоро появится на свет ребенок, и Молли волей-неволей придется ехать домой, в Англию. Если они не поженятся до ее отъезда, ее ждет позор и унижения за то, что принесла в подоле ублюдка. Тома самого слишком часто называли этим словом, и теперь он ни за что не готов был допустить, чтобы кому-то из его детей пришлось терпеть такое. Где-то в глубине души все же жила радость от того, что он вот-вот станет отцом, что у него будет семья — с той самой девушкой, в которую он влюблен до безумия, но эту радость быстро затмило осознание того, в каком ужасном положении оказалась Молли, и того, что он ничем не в силах ей помочь.