Я вдруг зависаю, глядя, как тень от его ресниц падает на впалые щеки, как тени залегают в ямках, под острыми скулами. А он так-то красивый, даже очень. Если б не этот галстучек…

– Ладно, все, – сама пугаюсь этих мыслей о Сереже (!!!) и отвожу взгляд. Делаю шаг в сторону, пытаясь его отодвинуть. – Пошли… Эй, мне больно!

Добрый и воспитанный мальчик одним движением перехватывает мою руку, ловко заламывает мне ее за спину, заставляя меня согнуться, утыкает меня щекой в подоконник так, что моя задница упирается в его… Ничего себе! Горячая волна накрывает меня с головой, кровь приливает и к щекам, и к половым губкам. Возбуждение невиданной силы грохает в голову, несет потоки крови в низ живота.

– Пусти меня, – постыдно слабым голосом произношу я.

– Я буду делать с тобой, что захочу, – склонившись надо мной, шепчет он мне на ухо, и мурашки покрывают буквально все мое тело.

– Я закричу, – вдыхая его дыхание тихо и совсем не грозно говорю я.

– Не-а, – тянет он и касается ладонью моего бедра.

– Слушай, это уже не смешно, – бормочу, дергаю коленями, пытаясь сбросить его руку. – Если ты хотел меня проучить…

– Заткнись, – его ладонь совсем не нежно перетекает на внутреннюю сторону бедра, скользит вверх, разнося по коже электрические разряды.

– А-ах! – я прикрываю глаза от стыда, что не могу удержаться и не выгибать спину, как мартовская кошка, упираясь попкой в его вполне ощутимый стояк в наглаженных брючках.

– Врунишка, – он проскальзывает языком по краю моего ушка, и я готова уже просить его продолжить. – Я тебя накажу за это.

– Накажешь? – в замутненной голове возникают картинки, где хороший мальчик Сережа шлепает меня по попке.

– Именно, – он отстраняется, позволяя мне выровнять спину.

– Что ты собираешься?.. – я слышу, как щелкает пряжка его ремня, и пытаюсь обернуться. – Нет! Не смей, Сергей! Это уже ни в какие ворота!..

– Молча, Кира, – он выдергивает свой ремень из шлеек, стягивает им мои руки за спиной.

– Прекрати немедленно! Я расскажу все маме! – дергаюсь, но этот гад так крепко закрепил чертов ремень!

– Не расскажешь, – он резко разворачивает меня лицом к себе, и я снова проваливаюсь в его темно-серые глаза.

– И что ты собираешься со мной делать? – поджимаю губы, стараюсь держать лицо.

Наши губы так близко, носы почти соприкасаются, и я непроизвольно тянусь за его губами, как на привязи, но он не дает мне себя поцеловать, отстраняется в последний момент.

– Ничего, – проскальзывает языком по моей щеке, вызывая шумный вздох. – До встречи, Кира.

– Стой! Погоди! Не оставляй меня так! – злые слезы наворачиваются на глаза. – Мама убьет тебя, если найдет меня в таком виде.

– Тогда ты ей обязательно объяснишь, почему молчала, пока тебя связывали, – криво улыбается хороший мальчик.

– Сереж, ну пожалуйста! – опускаюсь я до мольбы.

– Пока, – он касается пальцами моих губ перед тем, как выйти за дверь. Я прижимаюсь спиной к двери, слушая, что там происходит.

– До свидания, тетя Аня, – голос Сережи такой же приторно-сладкий, если бы он не показал мне свое истинное лицо, так бы и думала, что он пай-мальчик. – Мне тренер позвонил, просил срочно приехать. Извините, пожалуйста.

– А Кирочка? – надо же, мама даже обо мне спросила.

– Она пообещала помочь мне с одним проектом, сейчас им займется. Спустится, когда закончит. Не отвлекайте, пожалуйста, это очень важно для меня, – вот стервец! Врет, как по маслу!

Я слышу, как за ним захлопывается входная дверь, и сползаю по стене, все дергая руками, чтобы вырваться.

Следующее утро

Прячу под длинными рукавами блузки кровоподтеки, миленько обрамленные синюшными синяками, и чуть ли не скриплю зубами от злости. Ну вот кто меня нормальной назовет? Нет бы пойти и рассказать маме, что я вчера не помогала этому наутюженному козлу с какими-то выдуманными заданиями, а рвалась из пут, которыми он меня, скот такой, связал, пока не выдрала с корнями толстенные нитки на его ремне и не выкорчевала пряжку. Почему не звала на помощь? Да дура потому что! И теперь прячу следы, вместо того, чтобы пойти, показать ей запястья и, пылая праведным гневом, выкрикнуть ей в лицо: «Смотри, что твой любимый Сереженька сделал!»

– А как же завтрак? – кричит вдогонку мама, когда я, яростно шлепая пятками, пробегаю мимо кухни.

– В универе поем, – отмахиваюсь я. – Опаздываю.

– Сережа заезжал утром, – ее слова врезаются в мою спину, и я все же резко торможу, медленно и хищно оборачиваюсь.

– Сережа? – змеей шиплю я.

– Сказал, что будет ждать тебя в библиотеке, – кивает мама, не обращая внимания на мою реакцию. – Эй! А поцеловать мать?

Но я уже не слушаю, сбегаю с порога, на ходу натягивая задники кед, хлопаю калиткой и, маневрируя по переулкам, спешу на остановку. Все мои мысли заняты тем, как я сейчас буду душить этого гада его же поганым галстучком, как я достану из своего рюкзачка испорченный в неравном бою ремень и отхожу его так, что сидеть не сможет, раз никто до меня не удосужился этого сделать, как… Смертные казни одна страшнее другой генерируются в голове всю дорогу до универа. Их яркие образы заглушают музыку в наушниках и здравый смысл. Единственное, чего я жажду – это мести – страшной и беспощадной.

Конец ознакомительного фрагмента.