После обеда мне взбрело в голову, что совсем скоро обыкновенные радости и досуг будут казаться роскошью, а потому нужно насладиться ими сейчас, пока есть возможность. Я поехал в самый старый столичный театр и спонтанно купил билет на классическую оперу, благо они были ещё в продаже. Кому-то классика кажется непонятной и скучной, но не для меня. Когда удаётся настроиться на одну волну с вибрациями музыки и голосами исполнителей случается благоприятное сочетание для выброса эндорфинов. Классика всегда в моде по той причине, что она совершенна по своему строению. Музыка, литература, архитектура, картины – всё это позволяет прочувствовать само искусство как таковое. Удивительно, что так называемое современное искусство деградировало настолько, что шедеврами считаются точки, пятна, квадратные несимметричные скульптуры и бессмысленные песни о разврате и лёгкой жизни. Видимо, кому-то выгодно, чтобы люди были глупыми и необразованными. Такими проще управлять. Почему-то никого не волнует тот факт, что за последние двести лет не было создано ни одной скульптуры, подобной античному творчеству. Мне с трудом представляется, как человек с помощью молотка мог идеально симметрично и аккуратно изобразить из куска камня нежное лицо, тонкие волосы, шаль и пальцы рук. Должно быть тогда жили гении. Сейчас даже с помощью современного оборудования не получится так сделать…

Мои размышления прервал телефонный звонок. В этот момент я направлялся в ресторан, чтобы поужинать, и посмаковать в голове столь дивный вечер. Звонил Б., мой бывший профессор из университета, даже догадываюсь по какому поводу.

Он довольно обыденно поинтересовался моими делами, заранее спросив, как с работой. Его очень обрадовало то, что сейчас я как раз думаю о смене места. В медицинских кругах информация распространяется довольно быстро, и профессор, узнав о том, что в больницу, где он работал по совместительству, поступил приказ о расширении штата на сорок процентов, среди которых половина должна быть психиатров, решил набрать свою команду, дабы не пришлось работать с кем попало. Вот он и начал обзванивать своих студентов. Я оказался первым, кто согласился приехать и обговорить все условия. Профессор был строгим, но умным и справедливым человеком, не совсем дружелюбный, но у меня с ним сложились неплохие отношения, отчасти от того, что я прислушивался в своё время к его советам.

Больница находилась недалеко от центра. Это второе по величине психиатрическое заведение в столице. Мне доводилось бывать тут пару раз во время учёбы. С того времени, как я был здесь последний раз, она практически не изменилась: всё то же серое здание с двориком, где можно было в хорошую погоду подышать свежим воздухом на лавочке под деревом, всё те же обшарпанные стены и безликие палаты, гладкий чистый пол, по которому, казалось, можно было прокатиться, словно по катку. Единственное и, пожалуй, самое главное отличие – переоборудование практически всех свободных помещений под палаты. А целое крыло сделали под "красную зону", где планировалось размещать тяжёлых больных. Если в обычное время больница способна была принять чуть больше тысячи пациентов, то сейчас её готовят к трём тысячам, а то и больше. И я уверен, что такие мероприятия по расширению идут не только здесь, но и во всех других больницах самых различных профилей и направлений. Работа только начиналась, но уже было видно, как врачи и остальной медицинский персонал с тревогой взирают на перемены. Сомнений не оставалось ни у кого – до столицы не только дойдёт новая чума, но и произведёт фурор, поскольку многомиллионное население чисто физически не способно будет справиться с задачей не распространить заболевание.

Б. меня встретил в коридоре корпуса медико-реабилитационного отделения. Этот невысокий человек с круглым лицом, мешками под глазами и залысинами внешним видом напоминал панду. Тем не менее, его строгий голос не соответствовал внешности.

– Ф., здравствуй, – быстро поздоровался он и жестом показал на дверь кабинета, – сюда.

Мы зашли в узкий квадратный кабинет, в котором для двоих едва хватало места.

– Сразу по существу, – продолжил он своим резким голосом, когда мы расположились на стульях напротив друг друга, – дела плохи. Эта зараза распространяется быстрее всяческих прогнозов. У нас очень мало времени. Очень. На данный момент я тебе предлагаю не самый ужасный вариант: работать здесь со мной. Ты, верно, заметил, что мы в реабилитационном отделении. Так вот здесь будут восстанавливаться те, кто уже переболеет, то есть во-первых, риск заразиться будет минимален, во-вторых, попроще в моральном плане. В Восточном Бассейне, говорят, вообще сущий ад творится, чуть ли не толпы сумасшедших на улицах и горы трупов в больницах. Ещё до конца не ясно, но скорее всего в наши задачи будет входить адаптация к нормальной жизни, коррекция лечения и различные терапии, но это всё условно, потому что никто не знает, как оно будет у нас. Сюда требуется восемь врачей – по четыре в смену. Пока не могу сказать точно, но работать придётся чуть ли не вахтово. Надеемся на лучшее, готовимся к худшему. Что скажешь?

Я выдержал паузу, усваивая поступившую информацию. С одной стороны это действительно неплохой вариант, потому что в другом месте могут запихнуть на участок посложнее. А с другой стороны мне захотелось развернуться и уехать в магазин закупаться продуктами на год вперёд. Однако я переборол в себе страх и решил заняться своим долгом – помогать людям.

– Я согласен, – ответил я, глядя профессору в глаза, – но хочу, чтобы это шло в стаж, плюс выплаты, как положено.

Я не сторонник ставить условия, но в данном случае мне захотелось сказать что-то эдакое, что представило бы меня в деловом свете.

– Какие вопросы. Всё официально.

– И каков план на данный момент?

– Завтра с документами идёшь в отдел кадров, после – сюда. Будешь помогать набирать людей. Санитары, медсёстры – нужны все. До особых указаний работаем в графике два через два, дальше по ситуации.

Мы распрощались, и я отправился домой. Серое небо, сопровождаемое порывистым неприятным ветром, словно предвещало начало какой-то бури. На душе было тоскливо от давящей неопределённости будущего. Дома меня ожидала такая же серая, как небо, и пустая, как космос, квартира. Почему-то захотелось провести немного времени среди людей, чтобы как-то разбавить нахлынувшую тоску от одиночества.

Я зашёл в торговый центр и размеренным шагом отправился по нему бесцельно бродить. Различные магазины манили своей яркой рекламой, а люди с немного тупыми улыбками на лицах и горящими глазами выбирали между одним брендом и другим. Интересно, они задумывались когда-нибудь о том, что различные марки принадлежат фактически одному владельцу? Разница лишь в названии и картинке.

Уже давно доказано, что многие цивилизации были куда более развитыми, чем мы. Почему-то мне кажется, что у них была такая же проблема чрезмерного потребительства, отсюда резонный вопрос: как они её решили? Может, если покопаться в истории, ответ придёт.

Иногда кажется, что общество потребления было выращено искусственно, чтобы не позволять людям больше думать над устройством мира и, соответственно, было проще их контролировать. Самое простое – сделать так, чтобы человек был всё время занят. Сначала на работе, потом и в свободное время: покупки, телевизор, социальные сети, с деградирующим, идентичным друг другу контентом, наконец, кредиты, чтобы буквально привязать людей к одному месту, работе и социальному классу. Ну и конечно, это контроль над поведением: что-то купил с карты – банк узнает, что-то посмотрел в интернете – оператор узнает, куда-то захотел уехать – об этом узнают. Плюс повсюду камеры, разумеется, для безопасности. А если человек не хочет жить по таким правилам? Пожалуйста. Но только без информации о человеке сразу становятся недоступны практически все блага так называемой цивилизации: на работу не возьмут, кредит не дадут, без документов не уехать, даже телевизор не посмотреть, поскольку оператор связи о тебе ничего не знает. Добро пожаловать в информационное рабство.