— Я много видел последнее время больших имений, — продолжал тем временем господин Охоткин, — но такое первый раз. Это застрявшее во времени патриархальное поместье, времен Очакова и покорения Крыма примерно. Не знаю почему, но в вашем имении крестьянам фактически запрещено заниматься промыслами на стороне. Нищеты в деревнях нет, почти везде добротные деревянные дома. Но ваша светлость, вы бы видели шереметьевские деревни, где целые улицы застроены каменными домами и крестьяне выкупаются за многие тысячи. А в вашем имении и желающих выкупиться нет.

На эту волнующую меня тему, я сам уже успел поговорить с мужиками и поразился тому, что ни кому из них воля была не нужна. Конюх Илья прямо сказал:

— А зачем мне, барин, воля? Мне и так неплохо живется. Приставили меня к лошадкам, я и доволен, сыт, обут, одет. За меня все решили, мое дело только выполнять. А стану вольным, своим умишком надо будет жить. А зачем мне это, барин? — своё мировоззренческое разглагольствование Илюха закончил теми же словами, что и начал.

Сергей Петрович закончил и ждал моей реакции. Я повернулся к Матвею, он соглашаясь развел руками и прикрыл глаза.

— Это ваши окончательные выводы или…? — на всякий случай уточнил я.

— Только какие-то детали, общей картины они не изменят. Во времена вашего деда здесь многое было, а потом стремительная деградация, особенно последние годы. Сейчас в имении нет даже господской винокурни, была пристань на реке, сейчас всё практически сгнило и развалилось, — дополнил Сергей Петрович.

— И что вы предлагаете?

— Сменить бурмистра и начать хоть что-то делать. Я бы посоветовал вам своего Яна, — Сергей Петрович помолчал и начал перечислять достоинства своего компаньона. — Он много где бывал, видел очень богатые имения. Год назад мы с ним ездили в Англию и там посещали процветающие фермы. Ян очень дотошно обо всем расспрашивал, я даже подсмеивался над ним, спрашивал, не хочет ли он завести себе имение.

Господин Охоткин умолк и вопросительно посмотрел на меня. Я ничего не ответил, встал и подошел к окну.

— Опять снег и ветер. Вы, господа, любите зиму? Я теперь нет.

— Ты знаешь, Алексей, я с тобой согласен, — поддержал меня Матвей. — Мальцом был — обожал зиму, а сейчас с каждым годом она мне нравится все меньше и меньше.

Сергей Петрович наш разговор не поддержал и продолжал вопросительно смотреть на меня. Я подошел к нему и спросил о маленьком, но важном на мой взгляд качестве.

— Вы естественно поручитесь за него, а кто еще?

— Александр Христофорович, — такой короткий ответ меня удовлетворил и я улыбнулся.

— Вы очень убедительны, Сергей Петрович. Отзывайте Яна из Москвы, дела в имении поважнее.

Ян приехал на следующий день, в Москве он успел найти какого-то своего старого товарища и озадачить его полисками покупателей на мою недвижимость и на моё предложение ответил без раздумий.

— Я согласен, ваша светлость. Когда прикажите приступить?

— Сейчас. И так как теперь ты будешь служить мне запомни две вещи: верность и преданность, шаг вправо-влево считается побег с расстрелом на месте и всегда помни библейскуюо притчу о трех рабах получивших от господина по пять талантов.

Господин Охоткин очень внимательно посмотрел на меня и дернул себя за мочку левого уха. Я заметил что он всегда, когда удивлен или озадачен, делает этот жест. А Матвей просто изумленно посмотрел на меня, широко открыв глаза.

В произошедшей смене власти был один очень неприятный для меня момент: наш старый добрый бурмистр Филипп Потапович.

Потапыч начал служить еще моему деду и свою должность получил еще до женитьбы родителя. П осле слов господина Охоткина всплыли воспоминания юного князя как однажды в его присутствии бурмистра наказали плетьми за воровство и нерадивость отхожих мужиков. Вот наверное с того момента все и начало сыпаться. А уж когда родитель перестал приезжать в имение, тут деградация просто понеслась галопом.

Анисим и Ян пошли собирать дворню, я решил не откладывать ничего даже на час, до первого апреля надо успеть вернуться в Петербург, а дел не невпроворот. Архип пошел звать Потапыча.

Вероятно старый слуга понял к чему идет дело и когда он зашел по его щекам текли слезы. В памяти тут же всплыли те добрые чувства, которые испытывал в раннем детстве юный князь к старику-бурмистру и я сразу же почувствовал, что тоже готов разрыдаться. Заранее заготовленные фразы куда-то испарились и в итоге получилось какое-то мямленье.

— Потапыч, я тебя не прогоняю. Но тебе уже тяжело, имение большое и дает мало дохода. Ян будет бурмистром, в ты останешься его помощником и будешь делать то, что тебе по силам. В мой кабинет вход тебе всегда будет открыт. Из твоего жилья тебя гнать ни кто не будет, но если захочешь куда-то перейти, то пожалуйста.