Вместе с Третьей ротой и капитаном Бейлом Шарру мы провели кампанию на Колхе Секундус, а на Битриксе-два Кархародон Астра уничтожили орду орков. Из глубин мрака под нижней плоскостью Галактики поднимались щупальца Великого Пожирателя. Несколько раз Кочевому Флоту удалось перехватить их в космосе. В астероидах недалеко от мертвого мира Анаркис Третья рота пришла на помощь Четвертой, втянутой в пустотное сражение с некронами из династии Нефрех. В Вурдалачьих Звездах на планете Атаргатис Прим мы встречались с Пепельными Когтями, орденом ренегатов, что одинаково рьяно отрицали службу порочному Хаосу и Империуму Человечества. Там капитана Шарру заставили сражаться с космодесантником Хаоса из числа Пожирателей Миров, но мы добились своей цели и взяли то, зачем пришли.

Все эти деяния не принесли мне славы и не дали привилегий. И это было правильно, пустое тщеславие рождает эфемерные амбиции и ведет к деградации. Я все еще оставался подмастерьем-лексиканумом и понятие не имел, когда закончится моя учеба.

Каждый из инициатов надеялся отличиться и получить право на лицевую татуировку — сигил мужества, силы и доверия, свидетельство перехода в новый статус полноценного брата-в-пустоте. И я, будущий библиарий, жаждал подобных знаков отличия. Пока же мне лишь позволили нанести на предплечье правой руки Первую метку Изгнания — начало волнистого узора, который со временем, если проживу достаточно долго, а мои свершения одобрит Забытый, покроет все тело.

Три месяца назад наставник оказал мне великую честь, даровав имя. Так я стал Бореем.

Древняя традиция Кархародон Астра подразумевала похожие по звучанию имена, часто состоящие из двух слогов, такие как Теко, Тама, Каху, но и среди нас встречались исключения. Нашего верховного магистра зовут лорд Тиберос, капитан Пятой роты носит имя Фаррелл, а верховный капеллан известен всему флоту как Иероним. Так что и мое имя выглядело вполне допустимо.

Борей… Признаюсь, мне нравилось, как оно звучало. Те Кахуранги хмурился и с неудовольствием указывал, что я придаю слишком много внимания незначительным вещам. Он сурово отметал в сторону мои попытки узнать что-либо из прошлого.

Да, он прав, скорее всего, во мне прорывалась слабость минувшей жизни и подсознательная память. Что-то там было, что-то такое, что иной раз заставляло не спать, всеми силами пытаясь пробиться через блоки гипнообработки. Наставник отказывался обсуждать данную тему.

— Если окажешься достаточно сильным, то вспомнишь все необходимое, — так сказал Бледный Кочевник. — А если не вспомнишь, значит, оно того не стоит.

Больше говорить мне было не с кем. По сути, у меня даже друзья отсутствовали. Все инициаты живут единым дружным отделением, но я будущий библиарий. Мой псайкерский дар ставит меня отдельно, я акула иного цвета, рыскающая своим курсом. «Таков наш путь, даже будучи среди братьев, мы все равно остаемся в одиночестве. Прими свою судьбу и не ропщи понапрасну» — напоминал Те Кахуранги. За минувшие годы я вообще не видел, чтобы он ошибался.

Стоя на коленях в реклюзиаме «Белой пасти», я раз за разом повторял про себя Девятнадцатую литанию книги «По ту сторону покрова звезд», в которой содержались сотни песнопений, псалмов и пустотных обетов. Девятнадцатая помогала укрепить дух и обрести истинную цель.

Но мой разум никак не мог найти успокоение. По каким-то смутным, не до конца осознанным причинам, мне казалось, что в прошлом таятся ключи к будущему. Я должен вспомнить, должен. Что-то важное скрывалось там, что-то, обещающее уникальную и неповторимую судьбу, хотя подобное и звучало высокопарно.

Но тут перед мысленным взором промелькнул суровый облик мастера. Те Кахуранги вряд ли бы одобрил подобные мысли, они слишком самонадеянные.

Я вновь начал повторять литанию и наконец-то она оказала свое действие. Мне нельзя расслабляться, нельзя отпускать себя в поисках эфемерных грез. Клянусь, что найду ответы. Но прямо сейчас мой путь прям и ясен — как кархародона и как библиария. Как и наставник, я проведу века в рядах ордена, разрывая врагов по воле магистра. Я перережу, выпотрошу и сожгу всех, кто посмеет бросить нам вызов. Без сомнения, все те, кто посмеет встать между нами и нашим долгом, падут. Так будет, если меня не убьют в одном из бесчисленных боев. А если убьют… Что ж, Рангу, Отец Пустоты знает, когда обрезать нить жизни. Об этом нет смысла много думать. Великая Пустота примет мое тело, а дух отправится дальше.

Реклюзиам утопал в тенях, здесь горело лишь девятнадцать толстых свеч, стоявших на залитых воском каменных полках. Они мало что освещали, но, как и каждый кархародон, в темноте я видел прекрасно. Базальтовую кафедру, с которой проповедовал капеллан Никора, подпирали величественные статуи Отца Пустоты и Забытого. Вдоль стен возвышались массивные треножники с различными реликвиями, частями доспехов, самыми впечатляющими трофеями и древними артефактами. На отдельном постаменте покоился череп кархародона, который, по легенде, вывезли с самой Терры. Под потолком висело ротное знамя — выцветшая обветшалая ткань с белой акулой на фоне изогнутой косы.

Сохраняя благоговейный настрой, я медленно поднялся на ноги. Мне нравилось посещать реклюзиам, он оказал обычное умиротворяющее действие. Облаченный в черный табард капеллан Никора, получивший имя в честь флагмана Кочевого флота, не мигая смотрел на меня, не считая нужным говорить. Я так же молча склонил голову и покинул святое место.

За пределом ротного святилища варп обрел большую силу и накатился на меня холодной волной. Бастионы разума вздрогнули, принимая и гася чужеродный порыв. Броня не могла защитить никого из смертных в Океане Душ, здесь помогало лишь поле Геллера. Оно сдерживало вечно голодных злобных демонов и их безумные эманации, но даже смертным приходилось тяжко. Нам же, в силу своего дара, приходилось стократ тяжелее.