Где, черт возьми, он…?

Мой внутренний вопрос прерывается испуганным визгом, когда чья-то рука обхватывает меня сзади, разворачивает, а затем поднимает, чтобы перекинуть через широкое плечо.

Я беспомощно хихикаю и притворяюсь, что сопротивляюсь — так сильно, что он шлепает меня по заднице, чем вызывает нелепый резкий прилив удовольствия. Джексон по-волчьи ухмыляется, когда бросает меня на кровать и забирается на меня.

— Придурок, — говорю я, все еще пытаясь сдержать смех. — Ты же знаешь, я не ведусь на эти штучки пещерного человека.

Он усмехается, стягивая с меня сорочку через голову.

— Теперь я точно знаю, что это неправда. Все, что связано с пещерным человеком, очень заводит тебя.

— Это просто нелепо. Ничего подобного… — мое неубедительное возражение прерывается вскриком неожиданного удовольствия, когда Джексон переворачивает меня на четвереньки и прижимает верхнюю часть моего тела к матрасу. Он несколько раз шлепает меня по заднице и трахает пальцами, пока я не достигаю громкой, бесконтрольной кульминации, которую едва могу заглушить покрывалом.

Пока я все еще задыхаюсь от затяжных спазмов, Джексон наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Ты что-то говорила о пещерном человеке?

— Заткнись. Это был несчастный случай.

Он безудержно хохочет и переворачивает меня на спину. Я притягиваю его к себе и заключаю в объятия.

Объятие переходит в поцелуй, который перерастает в горячий, настойчивый секс. Сначала сзади. Потом я верхом на нем. Джексон пристально смотрит на меня, пока я скачу на нем, и даже в мерцающем свете я вижу выражение его глаз. Что-то похожее на благоговейное обожание. Это переполняет меня. Ошеломляет меня. Я резко кончаю, а затем наклоняюсь, чтобы поцеловать его.

Его член выскальзывает при этом движении, что тоже к лучшему. Я опускаюсь вниз по его телу, чтобы полностью взять его в рот. Я усердно сосу его, пока Джексон не кончает с протяжным, беспомощным стоном.

Затем я падаю на него сверху, и он обнимает меня, пока мы оба переводим дыхание.

Через некоторое время Джексон начинает гладить мои волосы, спину, ягодицы.

— Ты действительно подстерегал меня, чтобы побыть пещерным человеком? — спрашиваю я у него. Я улыбаюсь, лежа у него на груди, время от времени утыкаясь носом в изгиб его шеи.

— Нет. Я просто по чистой случайности смотрел в окно, когда ты вошла. Но я никогда не из тех, кто упускает возможность.

— На что ты смотрел? Ты что-нибудь слышал снаружи?

— Нет. Я просто смотрел, — сейчас его голос звучит почти неуверенно, и я понимаю почему, когда он продолжает: — Мне нравится, как она выглядит ночью. Новая Гавань. Мне просто нравится на нее смотреть.

Это трогает меня. Как сильно он любит это место. Для него это такой же дом, как и для меня. Я прижимаюсь поцелуем к его плечу и позволяю этому послужить моим ответом.

Несколько минут мы лежим в удовлетворенном молчании. Затем я спрашиваю без обиняков:

— Что ты подумал, когда я впервые начала приходить в твою комнату? Ты был удивлен?

— Да, — признает Джексон, сжимая мягкую плоть на задней поверхности моих бедер. — Я знал, что тот первый раз не был запланированным, и я думал, ты не шутила, когда сказала, что это не может повториться. Я уже тогда был без ума от тебя, но сказал себе, что придется довольствоваться одним разом.

Я поднимаю голову, чтобы увидеть его лицо.

— Тогда ты уже был без ума от меня?

— Конечно. Разве ты этого не знала?

— Нет, я этого не знала. Ты всегда казался таким грубым и злым. Если ты был заинтересован, почему не вел себя более мило?

— Я даже не уверен, что знаю, как быть милым. И что, черт возьми, я должен был делать? Признать, что я одержим дочерью-подростком тех людей, которые меня приютили?

— Мне было девятнадцать. Это не было бы чем-то неприличным. Если только не… Я имею в виду, если только я не нравилась тебе, когда…

Джексон фыркает с сухим смешком.

— Нет, я не испытывал к тебе вожделения, когда тебе было шестнадцать лет. Моника была мне небезразлична. Правда. Между нами никогда не было всепоглощающей страсти, но она кое-что значила для меня. Ну то есть, я заметил тебя. Кто бы этого не сделал? Ты великолепна, и ты всегда была такой умной, щедрой и… и свирепой. Но только после ее смерти для меня все стало ясно.

— О, — я думаю об этом. В смысле, пытаюсь понять всю нашу историю.

— Так что это просто должно было стать чем-то, о чем я унывал в одиночестве и ничего не предпринимал, пока ты не начала приходить в мою комнату, — он берет в охапку мои волосы, чтобы убрать их с моего лица. — Я ждал тебя. Каждую ночь. Даже зная, что ты будешь приходить не очень часто. Шанс всегда имелся. И это было для меня всем.