Кейден встает с хмурым видом.

— Тебе необязательно быть такой стервой, — слова звучат как бормотание, но я, очевидно, должна была их услышать.

Прежде чем я успеваю придумать, что ответить, Джексон встает со своего места, берет одну из винтовок, небрежно подходит и ударяет Кейдена прикладом по голове, даже не изменив выражения лица.

Этот удар определенно оставит синяк, и инерция сбивает Кейдена с ног, но этого недостаточно, чтобы нанести серьезную травму.

Джексон смотрит сверху вниз на Кейдена, неуклюже повалившегося на пол.

— Это было твое единственное предупреждение. В следующий раз вылетишь отсюда.

Даже не взглянув на меня, Джексон собирает ножи и пистолеты, над которыми работал, и выходит из комнаты.

Я закатываю глаза, глядя на прямую спину Джексона, широкие плечи и тугую задницу в его выцветших джинсах.

Кейден поднимается на ноги и поспешно выходит из комнаты, прижимая руку к щеке.

Я знаю, что в нынешнем мире физическое насилие иногда является необходимостью. Это единственный способ выжить в обществе, утратившем безопасность культурных и этических границ. Но я предпочитаю, чтобы насилие оставалось за пределами наших стен. Мы, может, и противостоим всему миру, но мы не должны противостоять друг другу.

Но Кейден становится проблемой. Были и другие, которых нам пришлось выселить, потому что они подстрекали толпу или являлись потенциальной угрозой нашему здешнему миру, и Кейден может оказаться одним из них.

Так что Джексон, может, и мудак, но мне на самом деле не жаль, что он заткнул Кейдена.

***

У меня есть своя комната в доме. Это помещение было моим с тех пор, как моя семья переехала на эту ферму. Это приятная комната с потертым розово-зеленым постельным бельем, мебелью из клена и кружевными занавесками. После смерти моего отца Джексон занял комнату моих родителей, так что только у нас двоих есть свои комнаты.

Иногда я чувствую себя немного виноватой из-за всего того пространства, которое можно было бы разделить с другими, но Джексон настаивает. Он говорит, что атрибуты лидерства, даже поверхностные, укрепляют наш авторитет, и я подозреваю, что он, возможно, прав.

Кроме того, мне нравится уединение. Это всегда была моя комната, и я не собираюсь отказываться от нее без крайней необходимости.

Я испытываю облегчение, когда закрываю на ночь дверь своей спальни. Я могу на некоторое время ослабить бдительность.

Я зажигаю свечу, так как на улице уже темно, и единственный другой свет исходит от луны и звезд снаружи. В колеблющихся тенях я вручную набираю воду в свой фарфоровый таз и использую ее, чтобы смыть грязь, пот и вонь. Затем я надеваю короткую розовую хлопковую ночную рубашку на бретельках с оборками (когда я покупала ее в шестнадцать лет, мне казалось, что это самая красивая вещь на свете) и расчесываю волосы.

Теперь они длинные. Я не стриглась с момента Падения. Могла бы. У нас есть ножницы, и пара здешних девушек действительно хорошо укладывают волосы. Но я не хотела этого делать. Мои волосы длинные, густые, волнистые и рыжевато-золотистого цвета. У меня карие глаза, а губы немного великоваты для моего лица. В тусклом свете я выгляжу довольно симпатично. Это почти удивляет меня.

Сейчас я выгляжу мягче, чем днем, в своей обычной рабочей одежде и с конским хвостом. Такой же мягкой, какой я была, когда мне было шестнадцать и я читала любовные романы, мечтала о захватывающих приключениях и плакала, когда Джексон обращался со мной как с избалованной принцессой.

Я не думаю, что меня когда-либо по-настоящему баловали. Мои родители научили меня усердно работать и заботиться о себе. Но они любили меня больше всего на свете и защищали от всего, что могли. Тогда мир всегда был довольно снисходителен ко мне.

Раньше я была мягкой, и в данный момент я почти снова выгляжу такой.

Я подавляю слабое удовольствие от этого осознания.

Мне всего двадцать один год. Это должно быть нормально — выглядеть красиво. Но на самом деле это не имеет значения в моей нынешней жизни.

Воспользовавшись ванной, которая прилегает к моей комнате, я забираюсь в постель и вытягиваюсь под простынями. Я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.

Обычно я так много работаю в течение дня, что мне нетрудно заснуть, но сегодня вечером голова идет кругом. Такое ощущение, что под моими веками вращаются огоньки.

Я открываю глаза и смотрю в потолок темной комнаты.

В окно проникает слабое свечение от луны и звезд. Из-за висящего в воздухе пепла они не такие яркие, как в моем детстве, но они все равно есть.

Я мысленно прокручиваю в голове то, что скажу Джексону завтра о вылазке за антибиотиками. Потом я думаю о Хэме сегодня днем. О Кейдене этим вечером. Я поворачиваюсь с боку на бок несколько раз, пытаясь устроиться поудобнее.

Закрываю глаза, но не могу унять мысли.

С разочарованным стоном я встаю, чтобы снова пописать. Затем я останавливаюсь, замерев между своей кроватью и дверью.