– Раньше попадался на скупке драгоценностей?

– Был такой случай. Когда в декабре Мишка Мухомор очистил витрину ювелирного магазина Гринберга на Кузнецком - помните? - мы с ним и свели первое знакомство. При обыске тогда девять золотых колец изъяли. Потому сегодня и заглянул к нему по старой дружбе... Камни у него в этом мешочке хранились...

– А что он говорит?

– То, что все говорят: купил у неизвестного.

– Но такие драгоценности в лавочку не каждый день приносят. Внешность "неизвестного" он описал?

Сухов усмехнулся. Складывая камни в мешочек, сказал:

– А чего ему не описать? Описал. Москва большая. Ищи-свищи. Он воробей стреляный: знает, где зерно, а где мякина.

– Связи его установлены? Я имею в виду клиентуру.

– Да Пушок со всеми связан, товарищ Косачевский. К нему "деловые ребята" со всех концов Москвы товар носят. Он из крупных барыг, на богатых. Если б, говорят, не жадность, то давно бы мог со своей лавочкой распрощаться и доходный дом купить.

– Мишка Мухомор в тюрьме? - спросил я.

– Уже гуляет. Его в клоповнике, учитывая пролетарское происхождение, всего месяц продержали.

– В Москве он?

– По правде сказать, не знаю. Мы же все больше наугад работаем: тут ткнул - там ткнул. Попал - не попал, взял - не взял...

– Вы все-таки выясните, где сейчас Мухомор.

Кабинет Волжанина находился рядом. Вид у лихого матроса был скучноватый. Взглянув на меня, он указал на сидящего против него лысою человека и сказал:

– Вот, товарищ Косачевский. Допрашиваю вышеозначенного гражданина.

– Надеюсь, мы вам не помешаем?

Волжанин промолчал, а "вышеозначенный" заулыбался:

– А чего нам мешать? Какие такие секреты? Все начистоту, по правде, по совести. Как говорится, где просто, там ангелов со сто, а где хитро, там ни одного.

– Все крутит? - спросил Сухов у матроса.

– Крутит, в брашпиль его мать, - выругался Волжанин. - Попался бы он мне в Кронштадте в семнадцатом...

– Это кто крутит? - с интересом спросил барыга.

– Ты крутишь.

С видом крайнего изумления он поочередно посмотрел на каждого из нас и всплеснул руками.

"Вышеозначенный" изображал добропорядочного обывателя, который впервые оказался в милиции и никак не может уразуметь, чего от него хотят. Честно жил, честно трудился, в поте лица добывал хлеб свой - и вот, пожалуйста. Взяли, схватили, привезли, допрашивают... А за что, спрашивается, за какие грехи? Ну если б еще старорежимные полицейские, фараоны, а то ведь свои, можно сказать, родные. И это недоумение выливалось в бурный поток слов.

– Товарищ революционный матрос, - с надрывом говорил Пушков, - ежели вы имеете хоть долю сомнений в моей преданности народной власти, казните меня своей рабоче-крестьянской рукой. Казните, дорогой товарищ матрос. Казните безо всякой жалости и сожаления. Как муху заразную раздавите, как вшу или иную какую микробу. Лучше мне принять мученическую смерть через расстреляние, нежели выслушивать ваши очень даже обидные намеки. Верьте нет, а как на духу вам все рассказал. Ничего не утаил. В чем виновен виновен, в чем нет - в том нет.

– Как же, дождешься от тебя правды, - вставил Волжанин.

– Во! Во! - как будто даже обрадованно завопил Пушков, тряся лысой головой и поглядывая на нас хитрыми глазками. - Опять намекаете. Очень даже обидно намекаете. А за что? Не знаю я того босомыжника, в смысле уголовного гражданина, что камни принес. Неизвестный он мне. Впервой его, на свою беду, увидел. А теперь вот муку мученическую за то принимаю, крест тяжкий на Голгофу несу...

– Ты понесешь! Как же! Ты и на Голгофу ухитришься на чужом горбу влезть. Чуждый ты социальный элемент, Пушков! А коли поглубже копнуть контрреволюционер.

– Товарищ революционный матрос!..

– Ну что, что скажешь?

– Неизвестный он мне, - всхлипнул барыга. - За что же вы меня всячески обзываете и намеки делаете? Какой, позвольте полюбопытствовать, я есть контрреволюционер при своем сиротском происхождении?

Матрос, которого "вышеозначенный" мытарил никак не меньше двух часов, хрипло вздохнул, глаза его приобрели свинцовый оттенок.

– Ты же, "сирота", лавочку имеешь.

Пушков высморкался в большой пестрый носовой платок, вытер глаза.