Может быть, так и следовало. Тайко покорил земли, добился мира, вынудил всех дайме в стране пресмыкаться перед ним, как простых крестьян, перераспределил владения согласно своим желаниям – выдвигая одних помещиков, свергая других, – и потом умер. Он был гигант среди пигмеев. Но, может быть, это правильно, что вся его работа и величие должны были умереть вместе с ним? Разве мужчина не цветок, сорванный ветром, и только горы и море, звезды и эта земля богов являются реальными и вечными?

Мы все в западне, и это факт, что война начнется скоро и что Ябу один будет решать, на чьей мы стороне. И другой факт, что деревня всегда будет деревней, потому что рисовые поля здесь плодородные, море богато рыбой, и это последний факт.

Мура упорно обращался мыслями к этому варварскому пирату, стоящему перед ним. «Ты дьявол, посланный на нас как чума, – подумал он, – и ты не приносишь нам ничего, кроме беды, с того самого времени, как попал сюда. Почему ты не мог подобрать другую деревню?»

– Капитан-сан хочет женщину? – спросил он дружелюбно. По его предложению совет деревни дал распоряжения о других варварах, как с точки зрения вежливости, так и с точки зрения поддержания их занятости до приезда властей. За это деревня будет потом вознаграждена соответствующими рассказами о любовных связях с иноземцами, а не деньгами, которые будут уплачены.

– Женщину? – повторил он, видимо, подразумевая, что если пират стоит на ногах, то такое же положение должно быть и с его внутренностями, его Небесное Копье тепло упаковано перед сном и, как бы то ни было, все приготовления сделаны.

– Нет! – Блэксорн хотел только спать. Но он знал, что этот человек должен быть на его стороне, он заставил себя улыбнуться, указывая на распятие.

– Вы христианин? Мура кивнул.

– И я христианин.

– Священник говорит, что нет. Не христианин.

– Я христианин. Не католик. Но я тем не менее христианин.

Но Мура не мог понять. Не было никакого способа объяснить, но Блэксорн попытался.

– Хотите онна?

– Диме когда придет?

– Диме? Не понимаю.

– Диме, – ах, я имею в виду дайме.

– А, дайме! Ха, дайме! – Мура пожал плечами. – Дайме приедет, когда приедет. Спите. Сначала помойтесь. Пожалуйста.

– Что?

– Помойтесь. Примите ванну, пожалуйста.

– Я не понимаю.

Мура подошел ближе и брезгливо скривил нос.

– Воняет. Плохо. Как от всех португальцев. Вымойся. У нас чистый дом.

– Я буду мыться, когда захочу, и от меня не пахнет! – Блэксорн разозлился. – Каждый знает, что ванны опасны. Ты хочешь, чтобы я схватил простуду? Ты думаешь, я Богом проклятый глупец? Убирайся отсюда и дай мне поспать!

– Вымойся, – приказал Мура, пораженный гневом варвара – высшим признаком плохих манер. Это было связано не с запахом от варвара, хотя он и был, но, по его сведениям, тот не мылся целых три дня, и проститутка совершенно справедливо откажется лечь с ним, как бы много ей ни заплатили. «Эти ужасные иноземцы, – подумал он, – удивительные. Как мерзки их привычки! Ничего. Я отвечаю за тебя. Тебя научат хорошим манерам. Ты будешь мыться в ванне по-человечески, и матерь божья узнает, что она хочет узнать».

– Помойся!

– А теперь убирайся, не то я разорву тебя на куски! – Блэксорн сердито посмотрел на него, указывая на дверь.

Наступила короткая пауза, и появились еще три японца с тремя женщинами. Мура коротко объяснил им, в чем дело, потом сказал окончательно Блэксорну:

– Ванна. Пожалуйста.

– Убирайся!

Мура один вошел в комнату. Блэксорн оттолкнул его рукой, не желая причинить ему боль, только отпихнуть. Внезапно Блэксорн замычал от боли. Каким-то образом Мура ударил его по локтю ребром руки, и рука Блэксорна повисла, моментально парализованная. Разозлившись, он попытался атаковать. Но комната закружилась и он упал плашмя лицом, и тут возникла другая, колющая, парализующая боль в спине, и он больше уже не мог двигаться. «Боже мой…»

Он попытался встать, но ноги у него подгибались. Тут Мура спокойно протянул свой маленький, но твердый, как железо, палец и дотронулся до нервного центра на шее Блэксорна. Боль была ослепляющая.

– Боже мой…

– Ванну? Пожалуйста?

– Да-да, – выдохнул Блэксорн сквозь агонию, ошеломленный тем, что его так легко одолел этот маленький человек и он лежит теперь беспомощный, как ребенок, готовый к тому, что ему перережут горло.

Много лет назад Мура обучился искусству каратэ и дзюдо, так же как фехтованию шпагой и копьем. Это было, когда он был воином и воевал за Накамуру, крестьянского генерала, Тайко – задолго до того, как Тайко стал Тайко, – когда крестьяне могли быть самураями и самураи могли быть крестьянами, или лодочниками, или даже презренными купцами и снова воинами. «Странно, – подумал Мура, отсутствующе глядя вниз на упавшего гиганта, – что почти первым, что сделал Тайко, когда приобрел такую силу, – приказал всем крестьянам перестать быть воинами и сразу же сдать все оружие. Тайко запретил им навсегда иметь оружие и установил жесткую кастовую систему, которая теперь контролировала все в жизни империи: самураи выше всех, ниже их крестьяне, затем лодочники, затем купцы, за ними актеры, парии и бандиты, и, наконец, в самом низу – эти, нелюди, те, кто имел дело с мертвыми телами, обработкой кожи и мертвыми животными, те, кто был также общественными палачами, клеймовщиками и пыточниками. Конечно, любой варвар был ниже всех в этой шкале».

– Пожалуйста, извини меня, капитан-сан, – сказал Мура, низко кланяясь, пристыженный тем, что варвар потерял лицо, упал, стеная, как грудной ребенок. «Да, я очень сожалею – подумал он, – но это должно было произойти. Ты провоцировал меня своим бессмысленным, чрезмерным упорством, даже для варвара. Ты кричал как безумный, вывел из равновесия мою мать, лишил мой дом покоя, обижал слуг, и моя жена должна была поменять седзи. Мне нельзя было оставить без внимания твой явный недостаток манер. Или позволить тебе поступать в моем доме против моих желаний. Это действительно для твоего собственного добра. Потом, это не так плохо, потому что вы, варвары, не должны терять лицо. За исключением священников – они совсем другое дело. Они все ужасно пахнут, но они помазаны Богом-отцом, так что они имеют большое лицо. Но ты-ты лжец, так же как и пират, лишенный чести. Как удивительно! Заявить, что он – христианин. К сожалению, это тебе совсем не поможет. Наш дайме ненавидит истинную веру и варваров и терпит их только потому, что должен это делать. Но ты не португалец и христианин, следовательно, не защищен законом, да? Так что хотя ты и мертвый человек – или по крайней мере изуродованный, – моя обязанность следить, чтобы ты встретил свою судьбу чистым. Мыться очень хорошо!»