"Три".

Портал замерцал.

"Два".

Потянуло затхлым воздухом склепа, и чуткие уши Орелии различили протяжный стон.

"Один".

В центре черного пятиугольника разверзлось багровое отверстие.

— Пошли!

Орелия не пользовалась этим проклятым путем уже очень, очень много лет, и надеялась, что никогда больше ей не придется ступать сюда впредь.

На миг она оказалась в полной темноте и потеряла ориентацию в пространстве, однако спустя пару ударов сердца чувства начали возвращаться, и Орелия с горечью подумала, что за прошедшие века ничего не изменилось.

Она стояла посреди бескрайнего пшеничного поля, раскинувшегося под фиолетовыми небесами. Куда ни кинь взгляд, всюду золотели хлеба, которым не суждено повстречаться с крестьянской косой.

Вилнар восхищенно выдохнул.

"Ну да, мало кто из простых смертных получает возможность увидеть это при жизни".

— Так вот какая она — Грань, — благоговейно прошептал рыжеволосый северянин.

— Да, место между жизнью и смертью выглядит красиво, но не стоит обольщаться — оно чудовищно опасно для тех, кто приходит сюда во плоти, — произнесла Ступившая на Путь Вечности. — Лишь сноходцы защищены от всех ужасов междумирья, а потому — ни на йоту не отклоняйся от моих приказов.

Она прикрыла глаза, собираясь с мыслями, и спустя минуту указала направление.

— Нам туда, пойдем.

— Слушаюсь, — Вилнар двинулся вперед. — Госпожа Орелия, дозволите вопрос?

— Спрашивай.

— Учитель говорил, что посещал это место не один и не два раза.

— Да. Изегрим может открывать двери в междумирье, но даже он рискут, околачиваясь тут.

— А Вороний Король с Кающимся?

— Корвус — сновидец. Ридгар же… — она проводила взглядом улетающие пылинки, — живет сразу в двух мирах. Таким как он всегда было несложно перемещаться на Грань. Можно сказать, здесь он — как дома.

— Кто же он? — непроизвольно вырвалось у Вилнара. — Какой грех так давит на душу этого человека?

— Тебя что, покусал Лариэс? — пошутила Орелия. — Куда пропал невозмутимый и молчаливый телохранитель принцессы?

— Если я молчу, это не значит, что мне не интересно, — парировал северянин.

— Справедливо, — согласилась с ним Орелия. — Прости, мальчик, но тебе не следует знать истинного имени Ридгара, как и его прошлого. Есть преступления столь страшные, что о них не стоит говорить даже вслух, особенно — в месте вроде этого.

Она еще раз сверилась с направлением и, кивнув своим мыслям, уверенно зашагала вперед.

— Идем, наши товарищи нуждаются в помощи. Надеюсь, что мы успеем вовремя.

Глава 2

Тонкий луч света, скользнувший по глазам, моментально пробудил Изегрима, и тот, прежде чему успел понять, что же случилось, уже сидел, держа в руках кинжал, с которым не расставался ни днем, ни ночью.

Бирюзовый камень моргнул, и Охотник, сфокусировав зрение, расслабился. В палатку заглянул Варг: первый и самый опытный ученик, правая рука, надежный друг. Один из трех высших посвященных, получивших Вечность из рук своего наставника.

— Учитель, — мужчина склонился в почтительном поклоне, а его изумрудно-зеленые глаза блеснули, — все готово.

Полог опустился, и Изегрим, получивший возможность немного прийти в себя после сна, не торопясь оделся, и выбрался наружу.

Лагерь, разбитый на самой опушке Леса Гарпий, кипел жизнью: воины завтракали, собирали коней в дорогу, некоторые — болтали с детьми неба, сопровождавшими изрядно поредевший отряд от самой границы.

Изегрим бросил короткий взгляд на двух девушек, замерших возле дальнего костра. Обе были подавлены и всю дорогу почти не разговаривали, что, в общем-то, и неудивительно — их наставники, скорее всего, покинули этот мир, либо же попали в очень серьезный переплет. В Интерсисе немного существ, способных навредить Орелии и Ридгару.

Охотник покачал головой — он понимал, каково это, терять человека, которого ты считаешь своим учителем и другом, а может, даже и чем-то большим. Он понимал это, а потому не беспокоил ни одну из них: ни чернокожую красавицу Алиссию, ни светловолосую Лиру.

"Пускай немного придут в себя и поверят в то, что надежда еще есть. Да, надежда — это глупое чувство, это удел слабых и убогих, но ни я, никто другой не посмеет отрицать, что многим она дает силы двигаться вперед".

Сам Изегрим знал лишь одно чувство, достойное уважения — долг. Он был неимоверно строг к окружающим, но столь же высоко Охотник спрашивал и с себя. И, несмотря на это, он никогда не осуждал тех, кому вера и надежда помогали преодолевать трудности. Как ни крути, а лишь немногим дано идти вперед, несмотря ни на что. Он сам был из таких, Корвус был из таких, Орелия с этим святошей Ридгаром — тоже.

"И вот теперь Святой вместе с Бледным дурнем, возможно, нет в живых", — мрачно подумал Изегрим, — "а мы стоим на пороге большой войны".

К таким вещам человек, прозванный в Хавланде Учителем, относился философски: раз надо воевать, то он поведет полки в сечу, подумаешь. Однако, из уважения к мнению Корвуса, для которого любая война была проклятьем, и который всеми силами стремился сохранить мир, он сдерживался и даже дал слово Лорию.

"Мир сохраняет не смирение, а сила, и мы все знаем это", — подумал Изегрим, стряхивая с себя остатки сна. — "Но что-то я сегодня настроен на философский лад, не к добру".