Собственно кенигсбергские приключения Петра начинаются позже, в 1697-м, когда монарху уже двадцать четыре: он неопытен, слишком порывист, временами безрассуден. Он еще не великий, хотя знаменитый уже весьма.

Славу царь заслужил громкой, прозвучавшей на всю Европу победой над турками. Менее года назад его войска взяли крепость Азов, которая считалась неприступной, и тем пробили для России выход к южному морю, утраченный много столетий назад. Энергичный правитель-полководец из далекой страны стал предметом разговоров, расчетов, надежд и опасений в кругах европейских столиц. На волне неожиданного триумфа посланный в Вену дипломат Козьма Нефимонов склонял императора Священной Римской империи Леопольда I к наступательному союзу против Стамбула и был близок к успеху. [2]

За военными делами часто забывается факт огромного политического значения: зимой 1696 года в тридцатилетнем возрасте мирно скончался «старший» царь Московского государства – больной, почти парализованный Иван V, с которым его младший сводный брат Петр до сей поры делил трон. Хворый государь не оставил мужского потомства, и это устранило опасную перспективу конкуренции за престол, вроде бы заложенную самим фактом двоецарствия. На Руси остался только один правитель, который четко знал, чего он хочет, и уже приступил к достижению своих целей.

30 октября 1696 года Боярская дума постановила: «Морским судам быть…», дав официальное начало регулярному русскому флоту. На отбитом у турок берегу Азовского моря по приказу царя уже стали оборудовать гавань и планировать крепость, из которой позже вырастет Таганрог. 22 ноября 1696 года Петр подписал указ об отправке дворянских детей на обучение за границу.

Но это был только дебют. Далее Петр Алексеевич затеял нечто совершенно небывалое. Впервые за всю историю Русского царства государь решил покинуть пределы своей богоспасаемой державы и отправиться к иноземцам сам. Некоторые подданные в тот момент его не очень поняли и вдвойне не поняли потом, после возвращения, когда он, насмотревшись на европейские порядки, усилил свои знаменитые реформы: иным было совершенно дико, что царь приказал брить бороды, носить европейское платье и вообще уподобляться проклятым немчинам. Наш человек, ясное дело, так поступать не мог. Отсюда широко разошедшийся слух: царь ненастоящий, подменили его в чужих краях! Некоторые так считают до сих пор, но мы не из их числа.

Предприятие, которое организовал Петр, именовалось Великим посольством. Официально его возглавлял близкий друг царя Франц Лефорт, швейцарец с прекрасными манерами, обаятельный и остроумный франт. Он был своего рода лицом делегации и выполнял представительские функции. Собственно же дипломатическая работа возлагалась на двух петровских сподвижников, уже имевших посольский опыт: Федора Алексеевича Головина, который заключил важный Нерчинский договор с Китаем, и Прокофия Богдановича Возницына, в 1681 году убедившего турецкого султана отказаться от претензий на Украину. Сам государь присутствовал в посольстве инкогнито, но нельзя сказать, что совсем тайно. Просто официальное прикрытие – личина урядника Преображенского полка Петра Михайлова – позволяла ему избежать утомительных церемоний и заняться действительно важными для него делами.

Что же это были за дела?

Обычно считается, что ключевая цель Великого посольства – найти новых союзников для борьбы против Турции. Но историк Валерий Возгрин недавно обнаружил в копенгагенском архиве красноречивый документ – донесение датского посланника Пауля Гейнса, въехавшего в Москву вскоре после отъезда Петровского поезда. Гейнс имел инструкции предложить дяде царя Льву Кирилловичу Нарышкину союз против Стокгольма, однако глава московского правительства опередил дипломата. 11 августа 1697 года Нарышкин пригласил Гейнса к себе и после торжественного обеда начал переговоры за закрытыми дверями. О содержании этого диалога дипломат доносил в Данию:

Речь о войне против Швеции, о возвращении России выхода к Балтике.

Этот эпизод отчетливо перекликается с более ранними рижскими событиями весны 1697 года. Рига, принадлежавшая тогда шведам, была первым крупным иностранным городом на пути Великого посольства. Оказавшись здесь, царь внезапно приказал зарисовать городские укрепления и вызнать глубину рвов, что крайне не понравилось губернатору Ливонии Эрику Дальбергу. Петру красноречиво, под угрозой применения оружия, запретили осматривать рижскую твердыню, что он впоследствии представил как один из поводов к началу Северной войны. Но, судя по всему, Дальберг проявил бдительность не без оснований. Видимо, к этому моменту русский государь действительно уже имел намерение пробиваться к Балтике.

Хотя Петр и отбил у турок Азов, но без обладания Крымом или хотя бы Керчью выход в Черное море был для России закрыт. Между тем решительное сокрушение Османской империи представлялось делом трудным и возможным только в могущественной коалиции. А вот с этим были проблемы. Козьме Нефимонову, правда, удалось склонить Леопольда I к формальному антитурецкому союзу с Петром, но Австрия действовала вяло и все больше смотрела в сторону испанских дел. В Мадриде в это время дышал на ладан бездетный король Карл II, который приходился Леопольду двоюродным братом. Император претендовал наследовать кузену, но тот завещал трон другому родственнику – герцогу Анжуйскому, внуку Людовика XIV, и всем было понятно, что ни одна из сторон не отдаст испанский куш без боя. Петр, политик прозорливый, это сознавал и просто обязан был заблаговременно раздумывать о плане Б: если антитурецкая коалиция развалится и продвижение России к южным акваториям станет невозможным, то нельзя ли вернуть себе побережье Балтики, отошедшее к шведам в 1617 году по Столбовскому миру?

Это представляет визит в Кенигсберг совсем в ином свете: царю было крайне важно узнать настроения бранденбургского курфюрста и одновременно прусского герцога Фридриха III, земли которого граничили со Шведской Померанией [3] .

Но у Петра была и еще одна цель, не менее важная. Он ехал за наукой, хотел учиться. И в этом смысле именно Пруссия стала для него первым университетом.

Посольство покинуло Москву в марте 1697 года, посетило Шведскую Ливонию и Курляндию, а после направилось в прусскую землю. В то время как основная делегация двигалась посуху, Петр с несколькими спутниками отплыл из Либавы на зафрахтованном любекском корабле «Святой Георгий» в Пиллау, нынешний Балтийск, совершая первое в жизни путешествие по Балтийскому морю. В прусском порту царь пересел на речное судно и в итоге 7 мая прибыл в Кенигсберг, или Королевец, как называли тогда этот город на Руси. Ганноверский посланник Хойш зафиксировал первые слухи о владыке «московитов», быстро разошедшиеся по городу: