— Ну, заходи, Колибри. Иди наверх и приведи себя в порядок. Твои родители были в плохом настроении всю неделю и скоро должны прийти на чай.

Она вошла в открытую дверь и огляделась. Холл был пуст, черно-белые мраморные плитки сверкали, а Роман, ее личный гладиатор, был очень гостеприимный. Он всегда был рядом, чтобы помочь ей пробиться обратно.

— Спасибо. — Начав подниматься по главной лестнице, она спросила: — Насколько все будет плохо?

Он покачал головой и отвернулся. Это сказало ей все, что нужно было знать. Но когда она уже шла по лестнице, он спросил:

— Ты принимала лекарство?

Кивнув, она солгала:

— Угу.

Он улыбнулся.

— Хорошо. И, Колибри? — Она облокотилась на перила и остановилась, чтобы посмотреть на него сверху вниз, прежде чем продолжить.

— Я рад тебя видеть.

— Я тоже рада тебя видеть. — Затем она взбежала по оставшейся части лестницы и побежала по коридору в свою комнату. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, отдыхая. Она хотела бы запереть ее, но эту привилегию у нее отняли много лет назад.

Она пошла в ванную и включила душ. Стоя перед зеркалом, она расстегнула молнию на платье. Теперь ей всегда это будет напоминать об одном кареглазом парне. Что-то в том, что она видела, как это сейчас происходит, заставляло ее грустить, заставляло чувствовать потерю его в своих костях. Стараясь не думать об этом, она запрыгнула в душ, тщательно вымыла тело и быстро вымыла непослушные волосы.

После того, как она стала безупречно чистой, она вытерлась и высушила волосы. Ей нравились ее распущенные и естественные волосы, но она подавила эту маленькую радость, и ее движения стали автоматизированными. Все, как всегда. Она заколола волосы на затылке в французский завиток и поправила челку, затем аккуратно поправила ее, чтобы волосы не были распущены. Джуд надела пастельно-желтое платье-сорочку и кардиган в тон, жемчужное ожерелье и серьги. Ужасно неудобные каблуки были надеты сразу после того, как она тщательно нанесла макияж, пока ее кожа не стала безупречной для всех. Всех, кроме нее. Жизнь ее мечты с Хейзелом прервалась, когда она выключила свет и спустилась вниз, погружаясь во тьму своей жизни. Выйдя из официальной гостиной, она глубоко вздохнула, затем завернула за угол, сцепив руки перед собой. Классическая музыка играла на заднем плане, пока ее отчим, мать, кузина Айла и тетя Лесли вежливо разговаривали друг с другом. Их чаепитие было похоже на современную дневную сцену, вырванную из романа Джейн Остин. Они были такими претенциозными. Никто не работал больше, чем ее семья, чтобы казаться частью высшего общества голубой крови. Увидев их, Джуд закатила глаза.

Если бы ее отец был еще жив, он бы рассмеялся при виде этого зрелища. Прошло слишком много лет с тех пор, как она слышала такой искренний и любящий смех, что испугалась, что забыла, как он звучит. Ее брат Райан рассмеялся. Когда Джуд стояла там, она поняла, что все, что она получила, было этой шарадой счастья. Все четверо одновременно подняли глаза, и у ее кузины отвисла челюсть. Айла встала.

— Джудит.

Джудит подавила свой страх и присоединилась к ним, решив сесть рядом с тетей и напротив отчима. Айла и ее тетя переехали сюда два года назад после смерти дяди Джуда.

Им было одиноко на севере штата, они занимали две гостевые спальни в доме и никогда не покидали его. Айла и ее мать были зажаты между ними на антикварном диване. Кресло, которое она выбирала, всегда подавляло миниатюрное тело Джуд, и она чувствовала себя ребенком. Но это было лучше, чем сидеть на другом конце дивана. Она потянулась за бутербродом с огурцом и сказала:

— Привет.

Ее мать, Рене, опустила взгляд на салфетку у себя на коленях, явно не находя слов для своей единственной дочери. Но не ее отчим.

— Джудит, где ты была? Мы беспокоились.

Она дожевала бутерброд, который засунула в рот, и вытерла пальцы о кухонное полотенце.

— Я была у друга. — Самый мечтательный друг с самыми очаровательными карими глазами.

В комнату вошла Надя и поставив чашку чая для Джуд, бросила на нее обвиняющий взгляд, повернулась на каблуках, а затем оставила их, чтобы они закончили разговор. Когда Джуд потянулась за чашкой и ее мать обрела дар речи.

— Мы его знаем?

— Не уверена, что вы знакомы. — И ты никогда его не узнаешь, если я поступлю по-своему. Она наполнила свою чашку чаем и, как будто вся комната не ждала ответов, бросила два кубика сахара в горячую жидкость.

— Как давно вы знакомы? — спросила ее тетя.

Но ее отчим добавил свой вопрос еще до того, как Джуд смогла ответить на предыдущий.

— Вы встретились в больнице?

Сливки растворились в чае, и Джуд улыбнулась, наслаждаясь искусством наблюдать за белым цветком в светло-золотистой жидкости. Она рассмеялась. Это был громкий и неожиданный взрыв веселья.

— Нет, Брюстер, — сказала она, все еще хихикая. — Он не такой сумасшедший, как я, так что не нужно беспокоиться.

— Что ты имеешь в виду, Джудит? Конечно, мы беспокоимся. — Ее отчим говорил осторожно, пытаясь сдерживать свой гнев. — Мы несем за тебя ответственность…

— Я не твоя ответственность. — Она повысила тон, сама того не желая. — Я поняла. Знаю. Не нужно постоянно напоминать об этом. У меня нет свободы воли. Я все прекрасно понимаю.

Ее отчим встал.

— Очевидно, ты этого не знаешь, иначе не пропала бы на всю неделю. — Джуд поставила чашку на стол, а затем расправила салфетку на коленях, несколько раз проведя по ней руками.