Но кто знает окрестности Монмартра, представляет все эти улицы, переулки, которые там расположены, мы ушли в путешествие. Достаточно скоро заблудились. Нашли обменник. Обменяли нужное количество франков. Стали искать путь назад. Шансов найти не было. Мы зашли в несколько кафешек, приняли по кальвадосу: один, второй, третий раз. И наконец, нам открылось: мы видим магазин, нашу девушку Юлю, злющую, как мегера, стоящую на улице, с вопросами, что и как. Она спросила: «Ну как? Когда уже надежда вас дождаться пропала у меня и у продавцов, продавец сказал: «Мадам, ваши кавалеры, видимо, ушли и больше не вернутся, ваши сапоги оказались им не по карману». Ее выставили на улицу. Сапоги покупать она передумала и в таком гневном расположении духа на нас дулась, нам ничего не оставалось: мы метнулись в ближайший магазин – как раз цветочный магазин рядом был – купили ворох тюльпанов. Напоминаю, что была ранняя весна. Юля сидела, пила кофе, а мы после кальвадоса еще под парами и с тюльпанами плюхнулись прямо коленями в лужу посреди улицы. Остановились машины. Сначала нам гудели, материли, видимо, мы никак не реагировали, потом французы поняли ситуацию и весь свой гнев переключили на барышню. Мы по-французски понимали плохо, но о чем шла речь, примерно было понятно: «Какого тебе лешего надо? Мужики с цветами на коленях в луже перед тобой. Что ты выделываешься? Давай что-то делай, мужиков пожалей, сука ты такая». В итоге до нее дошло, цветы были приняты, примирение произошло. Но в жизни получилось так, что ничего больше мы от этой барышни не добились, хотя частенько встречаемся и сейчас. Но вот это воспоминание о Париже, мокрых брюках и коленках в луже с весенними тюльпанами – одно из самых ярких ассоциативных впечатлений о Париже. Привкус выпитого кальвадоса тоже сохранился.

Несмешная история: мордобитие

Вот это было 4 марта, не помню какого, по-моему, 2004 года, если я не ошибаюсь. Ранняя весна. Остатки снега. Слякоть. Жили мы тогда на Воровского, 79. Такой 9-этажный дом, постройки 70-х годов, расположенный напротив медицинского института. Очень было забавно, интересно. Это была наша первая большая хорошая квартира, более-менее прилично отремонтированная, в удобном месте: мне близко от работы, у Зои вообще ее служебный кабинет виднелся из кухни, из большой комнаты. Друзья смеялись, что натянуть проволоку, взять метлу и можно летать прямо на работу, экономя на шубе и зимних сапогах.

Дом очень своеобразный. Постройка 70-х годов и соответствующее заселение. Престижное, хорошее место, центр города. Но расслоения тогда еще не произошло. Подъезд имел совершенно ужасный вид, то есть все атрибуты советского подъезда: изгаженный лифт с затушенными бычками, подъезд с различными надписями, шприцами, пивными бутылками. И соответствующий народ: жили очень приличные, достойные люди – преподаватели мединститута, ЮУрГУ. Но жило несколько семей откровенной шпаны. В частности, под нами (у нас была 5-комнатная квартира, но ее переоборудовали в 4-комнатную) некая дама, которая имела пятерых детей, мать-героиня. Но все эти дети периодически садились в тюрьму, выходили оттуда, и в полном составе мы их ни разу не видели. И пара семей подобной же публики. То есть они жили своей жизнью. Глава семейства, старший брат, имел кличку Косой, на которую охотно откликался, по-иному его и не звали. Летом эта компания сидела во дворе за деревянным столом, там было пиво. Потом они занимались мелким бизнесом: притаскивали остовы битых машин, разбивали их во дворе на металлолом с соответствующими звуками, зимой пытались организовывать стоянку в этих же остовах старых машин, протягивали туда обогреватель, пили пиво, приходили к ним подружки, пытались за деньги сторожить машины, оставленные во дворе. Но тогда не было еще популярно хранение машин вне гаражей. Машин было меньше намного. Видимо, бизнес шел не очень. И вот эта публика плюс приблудные наркоманы создавали своеобразный дух во дворе и в доме. Спасибо администрации Советского района и Михаилу Буренкову, который руководил ей. За время нашего не очень долгого проживания в этом доме в подъезде дважды делали ремонт, но без успеха. Как только мыли подъезд, белили, красили стены, с еще большим остервенением начинали тушить окурки, писать слова, гадить, выбрасывать бутылки. Мы поняли, что это пустое занятие – наводить порядок. Но речь не об этом.

В этот день была защита докторской диссертации у Алексея Привалова. Но защита была где-то в районе обеда. Утро. Обычный рабочий день. И я любил пешком ходить на работу. Не так далеко, достаточно интересно. Я помню, как я спустился вниз, открываю дверь, и на входе стоят три парня, даже молодых мужика, внимательно, узнавающе на меня поглядели, пропустили вперед. Как-то было странно, но я, занятый своими мыслями, прошел по двору вдоль дома, и выходя уже на проезжую часть, вижу, как за мной бежит один мужчина с криками «Мужчина, стой!», а два приближаются вдоль улицы Воровского. Я понял, что дело совсем нехорошо: сзади бегущий нагоняет, заносит руку, наносит удар. Я каким-то чудом, не будучи спортсменом, уворачиваюсь, удар приходится по лицу, но вскользь – по губам. В руке был, судя по всему, кастет или свинчатка. Видимо, свинчатка, потому что на коже порезов не было, но губа, щека были разбиты очень здорово. Я успеваю развернуться, пнуть его по яйцам, он загибается, подбегают еще двое. Я успеваю добежать практически до проезжей части, меня догоняют, роняют, я скручиваюсь на четвереньки, продолжаю ползти к проезжей части. Меня пинают, я прикрываю голову. Кричу очень громко нецензурные слова. Открываются несколько форточек в доме, оттуда тоже начинают что-то кричать. Спасибо мужику. Обидно, что не запомнил ни номер машины, ни как его зовут. «Жигули», темно-синяя «четверка» с прицепом. Он остановился рядом со мной и просто включил гудок. Двое пинающих схватили портфель, который висел через плечо, убежали в дома к частной застройке. Третий, которому я, видимо, попал все-таки по яйцам хорошо и он не вмешался в драку, тоже подсобрался и побежал. Я сумел разогнуться, понял, что, в общем, цел: нет переломов, нет сотрясения мозга, по физиономии течет кровь. Мужик, спасибо, подсадил, спросил: «Ты где живешь? Давай подвезу». Я ответил: «Живу вон там». «Помощь нужна?» «Нет». Поднялся домой к ужасу домашних. Была вызвана милиция. Обычные, достаточно бестолковые дознавательные действия: фотороботы, бессмысленная черная шапка, вязаная шапочка, черная куртка, невнятные выражения лица – никаких особых примет.

Очень было жаль портфель, это была очень красивая вещь, которую мне на день рождения дарил Валерий Михайлович Третьяков, который был тогда начальником Управления ФСБ. И в портфеле не было каких-то существенных денег. Хотя потом, когда занимались распутыванием этой истории, наверное, ожидали, что есть какие-то ценности. Там лежал мой военный билет майора запаса ФСБ, поэтому дело приняло достаточно большую огласку, плюс включились товарищи из милиции. Тогда мы относительно недавно познакомились с Сергеем Михно, который работал в одной из серьезных служб УВД. Перетрясли местных уголовников, моих соседей-шпану, наркоманов, но так и осталось непонятным, что это было – или наркоманский налет в расчете поживиться, или еще что-то другое. Зато очень долго после этой истории местная шпана всегда со мной уважительно здоровалась… Незадолго до этого в диспансере прошел очень некрасивый судебный процесс, когда одного врача, даму, арестовали за взятки с поличным. Диспансер достаточно активно выступил с адекватным обсуждением этого события. Дама была осуждена условно, естественно, покинула диспансер. Возможно, оттуда, возможно, еще откуда-то. Но вот это ощущение крайней незащищенности, когда тебя пинают, а ты просто стоишь на четвереньках, вы знаете, это страшно, это плохо. Я не знаю, что ощущают люди, которые были в концлагерях или еще где-то. Вот это ужасное чувство, не приведи, Господи, кому-то его переживать. Слава Богу, что все обошлось именно так. А ведь ужас состоит в том, что ничего необычного со мной не произошло.

Надо сказать, что защита докторской диссертации у Алексея Привалова прошла удачно. Я там был в достаточно экзотическом виде: с распухшей физиономией, расквашенной губой. Но все было отработано, и я очень рад, что никого не подвел. Вот такая история. Гуляя поутру по Челябинску, надо помнить, что всякие люди есть и не все нас любят.

Метеорит

2013 год. Очень хорошо помню это утро. Это была пятница – пятница 15 февраля, достаточно тревожного, с достаточно интересными событиями, поскольку я напомню, что в это время я был в жесткой опале. Мое место в руководстве диспансера занимал человек, мягко говоря, неподготовленный, неграмотный и посаженный для разрушения онкологической структуры и нашей клиники. Но вместе с тем министр Тесленко был уже арестован, следствие шло полным ходом. И подвижность внутренних процессов в области была такова, что возврат на старые основы, старые принципы был совершенно предрешен. Очень было смешно наблюдать за этим человеком, который пытался вести пятиминутки, изображая что-то из себя. Были уже забыты лозунги, которые выдвигались о ликвидации очередей в поликлинике и о резком подъеме хирургической службы. Были заменены старые качественные деревянные двери на картонные. Был подписан и начал реализовываться проект создания нового пандуса диспансера с въездом для инвалидов, по которому невозможно подняться и абсолютно здоровому, подготовленному человеку.

Еще ряд аналогичных событий. В хозяйственно-инженерной службе диспансера хозяйничали именно люди, пришедшие в эту команду. Грамотные компетентные специалисты были также уволены и изгнаны из диспансера. Я почему об этом говорю достаточно подробно, потому что именно падение метеорита обнажило целый ряд проблем, не связанных с самим метеоритом.

Отдельного внимания заслуживают пятиминутки, где не обсуждались никакие онкологические проблемы, абсолютно формальное заслушивание заведующих и попытка в онкологической среде вести безграмотные дискуссии по поводу четыре или шесть швов нужно было накладывать на разошедшийся апоневроз и так далее. Но разговор не об этом. После вот этой бесплодной утренней дискуссии, вызывающей достаточно большое раздражение в мыслящей грамотной части клиники, я поднялся к себе в кабинет, расположенный в ПЭТ-центре. И около 10 часов кабинет осветился совершенно неземным светом, похожим на свет электросварки, который не оставил ни тени, ничего. Это заставило мгновенно обернуться назад. То, что я увидел, не совсем совпадает с более поздними описаниями ситуации, а именно: на фоне безоблачного неба возникла яркая, затмившая полностью свет солнца вспышка.

Далее примерно на протяжении 20-25 телесных углов по небосводу образовалась черно-красная труба, будто бы зажгли и протащили горящую цистерну с солярой или бензином. Из этой вспышки, которая достаточно быстро, может быть, в течение 15-20 секунд, может быть, чуть больше, развеялась, протянулись две абсолютно параллельные инверсионные полосы, которые скрылись за горизонтом. Сотрудники ПЭТ-центра выскочили из кабинетов, из служебных помещений, рефлекторно кинулись к окну. А у нас на третьем этаже в ПЭТе достаточно большой стеклянный витраж. Но сработало то, чему нас учили, наверное, не зря, на военном деле на кафедре. Я крикнул: «Быстро все отойдите от окна, встаньте под капитальные перекрытия!» Было непонятно происходящее. Раздался первый раскат взрыва. Через некоторое время – второй. Вылетели рамы, вылетели вверху потолочные пенопластовые пластины «Армстронг», поднялась пыль, потом были более слабые второй, третий толчки. Паники большой не было. Но все достаточно быстро – это было рефлекторно – выскочили на улицу. Доцент кафедры онкологии Светлана Бехтерева бежала по коридору и кричала, что «всем нужно разбегаться, спасаться, на ПЭТе взорвался циклотрон».