Трагическая история многих видных деятелей КПК — Пэн Дэ-хуая, Лю Шао-ци, Чэнь Бо-да, Линь Бяо и, наконец, политическая смерть пресловутой «четверки» — наглядное тому свидетельство.

Тао Чжу — один из ярых в прошлом пропагандистов «идей Мао» — в ходе «культурной революции» пришел к следующему выводу: «Идеи председателя Мао о социализме — это социализм нищеты и агонии». Он назвал громогласные рассуждения об этих идеях «фонтаном… без воды». Другой, тоже бывший и по призванию, и по должности, пропагандист «идей Мао Цзэ-дуна» — Лу Дин-и, бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПК восьмого созыва, бывший заведующий отделом пропаганды ЦК КПК, ставший в 1966 году одной из первых жертв «культурной революции», говорил: «Идеи Мао Цзэ-дуна не являются тем деревом Будды, с которого можно слезть очищенным».

Однако уроки истории далеко не всем идут впрок. И сегодня в Пекине вновь и вновь продолжают твердить как раз те формулы и определения маоизма, которые уже многократно были опрокинуты практикой китайской революции, практикой строительства социализма в Китае. Их пагубность для КНР, для дела социализма продемонстрировали, в частности, катастрофический провал курса маоцзэдуновских «трех красных знамен» — «большого скачка», «народных коммун», «новой генеральной линии», а также «культурная революция».

Банкротство маоистских установок убедительно свидетельствует о правоте марксистской истины: есть только один научный пролетарский социализм, все концепции мелкобуржуазного военно-казарменного социализма не только реакционны, но и неосуществимы, а попытки претворить их в жизнь ведут к тяжелому кризису революционного движения, подрыву реальных социалистических завоеваний трудящихся и огромным, неоправданным жертвам в той стране, в той партии, где эти концепции берутся на вооружение.

М. Алтайский,

кандидат философских наук

«Тайфун» у тебя в руках, читатель.

Беспокойная профессия журналиста и дипломата забросила меня в далекую страну, в Китайскую Народную Республику. Я находился в ней в тот период, когда там свирепствовал «большой тайфун». Мои записки — о нем, о «большом тайфуне», названном «великой пролетарской культурной революцией». Я своими глазами видел и этот «тайфун» и опустошение после него.

Я не историк и пишу не исторический труд, хотя старался описывать события с исторической точностью. Знаю, что мои записки неполны. Я пишу лишь о событиях, происшедших в те годы, когда был там. И только о том, что видел. Мои «экскурсы» в историю лишь фон. И только для связи. Иногда в своих записках я использую «высказывания героев», документы и материалы прессы, но это, поверьте, не из любви к цитатам, а для большей объективности и убедительности. Ибо ничто так не убеждает, как подлинные письма и признания. Я стремился быть предельно точным и правдиво рассказать о том, что видел и пережил… Порой я не мог сдержать своих чувств, и это были не только чувства сострадания и гнева, но и боли. Боли за великую страну и великий народ, которые заслуживают иной судьбы и участи.

Красивый, незабываемый вид! Я сижу на берегу реки Жемчужной, у ее устья, где мутные от тины воды медленно вливаются в Южно-Китайское море. И там, где вечно встречаются и смешиваются грязные воды реки и черно-зеленые морские волны, рождается какое-то удивительное голубоватое сияние. Оно возникает и исчезает, утопая в море, чтобы через миг появиться вновь. Мы сидим на берегу со старым рыбаком, всю жизнь проплававшим матросом по морям и океанам, а сейчас выброшенным на этот пустынный берег. Это старый и немощный человек, прокопченный, прокаленный и почерневший от солнца и морских ветров.

— Нужно заплыть далеко в море, чтобы увидеть, как зарождается морской тайфун…

Морской тайфун. Здесь, в Макао, на небольшом клочке китайской земли, находящемся во владении Португалии [1] , мы говорили о «культурной революции», и он почему-то вспомнил о морском тайфуне.

— Нужно отплыть далеко, далеко от берега в море, — медленно произносит старый морской волк и набивает табаком маленький металлический чубук. — Вначале появляется рябь, затем слабый прохладный ветерок гонит барашки волн, и вот они уже мчатся вскачь по морской шири, как кони. Небо постепенно темнеет, становится черным. Черными становятся и волны. Они зловеще вздымаются, рокочут, ревут, как раненые тигры, а затем с силой и яростью набрасываются на берег. Набрасываются и опустошают все вокруг. Подобно тайфуну нагрянула и «культурная революция»… Подобно большому, страшному тайфуну.

С тех пор прошло несколько лет.

Я вновь и вновь перелистываю пожелтевшие газеты и бюллетени агентства Синьхуа и других телеграфных агентств мира и мысленно переношусь в тревожные дни 1966 года.

Хунвэйбины Шанхая, Тяньцзина и Пекина выходят на улицы, чтобы «штурмовать старую идеологию, старую культуру, старые обычаи и нравы». С утра и до полуночи спи демонстрируют с портретами председателя Мао Цзэ-дуна и огромными лозунгами: «Мы отвергаем старый мир», «Мы создаем новый мир», «Из искр революционного бунтарского духа разгорится пламя, которое охватит весь Китай», «У хунвэйбинов и революционных масс общая цель — идеи Мао Цзэ-дуна должны завоевать все позиции! С помощью идей Мао Цзэ-дуна изменим моральный облик всего общества, ликвидируем все преграды и доведем до конца великую пролетарскую культурную революцию»…

Это — сообщение официального китайского агентства Синьхуа. Лишь одно из сообщений одного из дней «горячего лета» 1966 года, в разгар «большого тайфуна». В те дни такие сообщения публиковало не только Синьхуа; такие сообщения-молнии передавали Франс Пресс, Рейтер, ТАСС, БТА.

…Обстановка в Пекине накаляется. Распространяется огромная масса листовок, прокламаций, «экстренных» сообщений, призывов. Продолжаются аресты «контрреволюционеров»… и тех, кто оказывает сопротивление хунвэйбинам. Конфискуется их имущество. Хунвэйбины врываются в дома, проверяя выполнение своих приказов. Можно наблюдать такую картину: «революционная молодежь» тащит по улицам сопротивляющихся арестованных или возит их на грузовиках, повесив им на грудь дощечки с надписями: «контрреволюционер», «бандит». Все, что «революционная молодежь» считает не соответствующим «новой идеологии», культуре, обычаям и нравам, — книги, фотографии, вазы со старинными надписями, различные рисунки, картины — отбирается и отправляется на «сборные пункты».