– "Спортлото" - это само собой, - размышлял он.
– Ну, еще, скажем, дефицитные товары, когда и где появятся. Об этом тоже надо спросить. Да, вот еще, про изменения цен, вдруг что подорожает. И не забыть бы разведется дочка с этим оболтусом или нет? Что-то у них недружно последнее время. Может, еще не поздно его по общественной линии...

На даче, не открывая дом, Петр Егорович прошел прямо к сараю с инструментами, он же служил мастерской, и, вытащив шарик из кармана, встал у верстака. Покатал горошину по ладони и как можно мягче сказал:

– Ты... это, не сердись за вчерашнее. Сгоряча я. Давай по-хорошему. Ты мне - номера, я тебя - обратно в гнездо. И разойдемся миром. Значит так, последний раз спрашиваю.

Шарик не отвечал. Он игриво посверкивал на солнце полированным бочком, глухой к просьбам Петра Егоровича.

"Может, испортился?" - испугался Петр Егорович.

– У Аверьяна Михайловича жена молодая, - быстро проговорил он. Так как, изменяет она мужу или нет?

– Не изменяет, - живо отозвался шарик.
– Любит она его.

– Не изменяет, - огорчился Петр Егорович.
– А какие номера в следующем...

– Ту-ту-ту...
– принялся шарик за свое.

– Что ж, - мрачно сказал Петр Егорович, - сам напросился.

Он некрепко пока зажал шарик в здоровенные слесарные тиски и, взявшись за ручку, с надеждой спросил:

– Так какие...

– Ту-ту-ту...

Петр Егорович прикрутил тиски покруче.

– Ту-ту-ту...

– Вот тебе, вот, - свирепо приговаривая, Петр Егорович все сильнее и сильнее сжимал тиски.
– Вот!

– Крак!!

Винт тисков не выдержал и сломался, шарик выпал на верстак и покатился к краю, но Петр Егорович прытко накрыл его ладонью.

– Боже ж ты мой!
– почти простонал он, глядя на такой ценный и такой бесполезный в его руках предмет.
– За что ж ты меня так, а? О чем же тебя спросить, проклятого?

Он помотал головой и начал задавать вопросы быстро, как следователь на допросе, желающий запутать внимание допрашиваемого и заставить его проговориться.

– Снимут наконец нашего начальника отдела по моему письму или нет?

– Не снимут. Через полгода замдиректора института будет.

– Цены на сахар повысятся?

– Ни на копейку.

– 0-о! Зачем же я набрал-то его столько!

Петр Егорович забегал вдоль верстака, держа говорящий шарик на ладони, словно уголек.

– Ну хорошо. Выберут меня на будущий год председателем дачного кооператива?

– Не выберут. Все знают, что ты только о своем водопроводе заботишься, а до других тебе дела нет. Аверьяна Михайловича выберут.

– Опять Аверьяна!
– заорал Петр Егорович.
– А мне опять шиш! Ах, ты...

Он выскочил из сарая и, продолжая держать шарик на вытянутой ладони, словно тот и вправду жег ему руку, побежал к колодцу, оставшемуся на участке еще от прежних, деревенских, хозяев.

– Я тебе покажу Аверьяна!

– Ты погоди горячиться, - уговаривал его, подлетая при каждом шаге, шарик.
– Ты еще что-нибудь спроси. Для человечества.

– Для человечества!
– совсем уже ужасающе взревел Петр Егорович и швырнул шарик в квадратную дыру колодца.

Он успел еще склониться над срубом, придерживаясь за гнилые бревна, и заглянуть внутрь, прежде чем шарик достиг глубокой воды. Икринкой мелькнул он в почти черной толще, блеснул напоследок серебристой искоркой и пропал из виду. Лишь только четкие правильные круги разбегались далеко внизу, лишь только холодом и сыростью тянуло в лицо Петру Егоровичу.

Мгновение спустя до него дошло, что он натворил. Петр Егорович схватил резко брякнувшее при этом цинковое ведро, занес руку над колодцем, чтобы сбросить ведро в глубину, подхватить говорящий шарик и вытащить его наверх, но вдруг передумал, спокойно поставил ведро не землю и пошел к дому. При этом он бубнил себе под нос:

– Эх, про соседских пчел не спросил. Сдохнут они, наконец, или нет?