— Как ты это сделал?

— Что сделал? — улыбается Оэлун, подходя к брату. — Юнсан, ты согнал сюда все войска. Несложно убедить врагов разойтись мирно. Хотя убеждать у меня всегда получалось лучше, правда?

И пусть делает с этим что хочет. Тонкие пальцы Оэлуна сжали плечо Юнсана, и ему даже стало весело от того, как горят глаза братца. Сейчас у Юнсана будет много забот, они оба это знают. Пусть теперь отводит войска и допрашивает своего Тао — это даст Оэлуну время. Потому что нужно где-то найти перчатки, пока пятна не стали заметными. И проследить за тем, что будет дальше. И как.

Преобразования. Третий отвечает за преобразования, это он знал. Во что же преобразит кровь такого асуры его, Оэлуна?

Оэлун ускорил шаг. В любом случае, повод для столкновения исчез, и сегодня всё закончится для Юнсана хорошо. Отойдя подальше и игнорируя ропот сородичей, Оэлун обернулся, смотря на Сораан. Кости отца отполировало время, ветер играл с лентами. Не сегодня. Он не готов видеть останки брата у других ворот города асур. Интересно, сколько новых слухов зашепчут о нём?

Впрочем, нет, не интересно. Скоро вечер, скоро звёзды.

Глава 19. Письма

Рассвет всё не наступал. Мучительно долго тянулось время, и Кан, стиснув зубы, следил за месивом у стен форта, что безуспешно пыталось пробить защиту. Ни о каком сне не могло быть и речи — он знал, что солдаты тихо переругиваются внизу, и понимал: для них такое шествие было в новинку. Нельзя позволить себе расслабиться: он сам должен контролировать происходящее, а если печатей отца окажется недостаточно, то тогда… Что тогда? Всю жизнь шествие было для Кана не более чем дурной ночью, но сейчас он невольно думал о том, через что вынуждены проходить каждый год обычные люди. Солдат Канрё можно было убить, а существа, копошившиеся под стенами, не знали усталости, не знали смерти и следовали за одним только голодом. Демоны не страшились стали, их не останавливали ни огонь, ни мечи. Впервые в жизни Кан задумался о том, почему люди боятся его отца, способного подчинять подобных тварей.

А чудовища карабкались друг по другу, выли, рычали; он слышал треск костей и чавканье, точно они от безысходности пожирали друг друга, отрывая куски от своих же собратьев. Солнце всё не возвращалось. Синяя дымка рассвета уже окружила Илао, и Кан устало посмотрел вдаль. Снег и холод. Пустыня, не терпящая людей, на границе которой стоял их одинокий форт. Хотелось домой, к безобидной суете и тёплой постели.

В какой-то момент снег вдали вдруг пришёл в движение, взвился, закручиваясь в ураган, из которого на глазах у обмершего Кана вдруг выскочило нечто. Это были волки, словно сотканные изо льда, и таких размеров, что Кан мог их рассмотреть даже на большом расстоянии. Они мчались над землёй, вспарывая воздух когтями и оставляя за собой всполохи белых следов. И неслись они прямо к форту, подняв вой, от которого замерли твари внизу.

А затем демоны бросились врассыпную.

***

— Мальчик мой! Я бы с радостью отдал левое ухо, чтобы весь остаток жизни не слышать о Лине и его Духах Охоты, — как-то за ужином ворчал Амань, подбирая рис резными деревянными палочками. — Его бы силу — да в верное русло! Но у Лина ни ума, ни фантазии: всё-то ему надо спасти и защитить. Полагаю, долго его в Юнъаньском храме били — в глазах не осталось ничего, кроме пустоты…

— Пап, а что это за храм?

— Это, солнышко моё, такое место, где таких, как папа, бьют и пытают, чтобы они были покладистыми и покорными. Чтобы они не имели ни собственной мысли, ни воли, ни даже жеста; словом — чтобы вели себя так же, как всякий порядочный подхалим.

— И этого Лина колотили?

— Судя по всему, больше всех. А может быть, ему нравилось; не знаю, как можно вырасти таким… вымороженным, не уродившись со склонностью.

***

Воспоминание мелькнуло и тут же рассеялось, а странные волки уже с лаем перепрыгивали через стены форта. Они бросились в разные стороны, как пастухи, сгоняя рычащих демонов в центр двора, не забывая ни одного угла, где могла затаиться тень. Волки скалились и ходили кругами, рыча на любого, кто пытался сорваться с места. Сяо, в эту ночь ни на шаг не отходивший от Кана, тоже наблюдал за происходящим и вдруг выругался.

— Это Лин.

— Его Духи Охоты.

— Да. Отец вам рассказывал?

— Они хорошо знают друг друга. Но я совсем не уверен, чем это для нас обернётся. — Кан поморщился. — Не знаю никого, кроме Императора, кто был бы в ладах с отцом.

— Интересно, почему… — Сяо позволил себе хлопнуть замершего Кана по плечу. — Не переживайте вы так, господин Цинь. Смотрите.

Волки продолжали загонять демонов, а вскоре на стене форта появилась фигура, закутанная в звериные шкуры. Лица шэнми не было видно под капюшоном — только тяжёлые чёрные косы покоились на груди. Холодный ветер закружил метель вокруг Лина, и в предрассветных сумерках солдаты форта могли рассмотреть, как сквозь туман, подобно пятнам крови на снегу, проступали тени, тонкими зимними ветвями оплетая фигуру, спадая с плеч, словно переломанные птичьи крылья.

Лин замер и поднял в воздух печати, раскрыв их перед собой в три ряда. Длинные белые пальцы подцепили ленту печатей, и те тут же метнулись вперёд, превращаясь в острые ледяные шипы. Кан догадался, что произойдёт, ещё до того, как они обрушились на загнанных демонов, прибивая их к земле одного за другим. Вой, поднявшийся во дворе форта, заставил наблюдателей вздрогнуть. Как бы ни пытались твари выбраться из ловушки, иглы-печати держали их прикованными к земле, точно нанизанных насекомых.

— Он… нам помогает?