К утру Эдвин и Фабиан направились в храм. Перед тем, как начать работу, они снова обошли здание и остановились у кладбища, рассматривая надгробия. Лишь на двух из них были написаны имена. Фабиан постарался их запомнить. На этом кладбище вместе с другими были похоронены Маркус Леманн и Урсула Беккер. Эдвин прошел ладонью по их надгробиям, стряхнув с них мокрый снег.

Теперь, когда сошли наледи, можно было доделать оставшуюся часть четырехскатной крыши. Спустя два часа работы оба они устало улеглись на крыше поперечного нефа.

– Архитекторы не поскупились, это настоящее искусство. Странно, видеть это чудесное творение в таком забытом месте, – сказал Эдвин. – А ведь когда мы только пришли, вид у храма был совсем иной. Сейчас смотреть приятно.

– Когда-то он был не забытым, – ответил Фабиан Сарто. – Меня тревожит то, что это место сгубило не время, а сами люди… собственными руками.

Эдвин собрал ладонью лежащий на поверхности крыши снег, прижал его к губам и втянул в себя пропитавшую снег влагу. Он поежился на угловатой поверхности крыши, лег поудобнее и спросил:

– А хорошо вы жили в Лейпциге до того, как я приехал? Вот в Мюльберге жизнь была хорошая, всего хватало. Хотя, быть может, это я был слишком наивным ребенком и ничего не понимал. Раньше ведь по-другому все было? Некоторые семьи, слышал я, так потонули в долгах, что и не каждый день могли позволить себе хорошо поесть.

– Хорошо поесть? – спросил Фабиан. – А что для тебя значит хорошо поесть?

– Понять, хорошо поел человек или плохо, можно по двум вещам: здоровому виду и способности работать. Если человек бледный, глаза желты и смотрят лишь вскользь, то он явно недоедает, и его руки к продолжительному труду уже неспособны.

– И что же, что же ты хочешь спросить у меня? Голодала ли моя семья?..

– Мне просто… интересно, ничего более. Я всегда жил хоть и не в достатке, но мы никогда не голодали, – почти шепотом произнес Эдвин. – Всегда спрашивал себя, а что, если бы я жил в нищете… Помнишь, я говорил о том, как украл поросенка? Это я хотел на подвиг пойти для своих друзей. Дома у нас в тот момент еды хватало. А вот теперь я сам без гроша. Право, трудно в себе задушить… кхм… скупца, который привык, что весь мир крутится вокруг него одного. А не покончу с ним – и человеком не стану.

Фабиан бросил на него сухой взгляд и произнес:

– Один наш дальний родственник покончил с собой, оставив записку, в которой говорилось, что из-за долгов он больше не в силах прокормить детей. Следующими строками он проклинал всех, начиная с сеньоров, и заканчивая кардиналом. Если бы не его мудрая жена, дети были бы обречены на голодную смерть. Что бы ни случилось, всегда нужно помнить о последствиях. Забота о ближних на порядок важнее нашей собственной судьбы.

Эдвин встревоженно сжал губы. Он вытер ладонь и, повернувшись на спину, глядел на поднимающиеся от домов клубы дыма.

– Надо не забыть наполнить лампы маслом.

– Да, сделаем это сразу же, как закончим с крышей. Работы еще много.

– Поскорее бы уже все сделать…

– А я как раз этого боюсь. Закончим строить, впереди останется самое сложное. Как бы не встретить препятствия от местных…

– Да, этого и я боюсь, – признался Фабиан. – Но не больше, чем любой другой неизвестности.

– Что же касается храма, я думаю, можно пока обойтись без освещения. Свечи в люстре менять – целая история, потолки здесь вон какие высокие, да к тому же, тремя свечами, что у нас есть в запасе, храм не осветишь.

– Высоты боишься? – с мягкой улыбкой спросил Эдвин.

Фабиан махнул рукой. С крыши стало видно, как вновь поднимался ветер, качая ветви деревьев, сбрасывая с них снежную пелену.

– Что мне делать на такой высоте? Крышу починю и слезу. Да притом, с большой радостью, – сказал Фабиан.

– А как ты собрался в небеса, если высоты боишься? – рассмеялся Эдвин.

– Ничего, – с ухмылкой ответил Фабиан. – Когда-нибудь ты станешь умнее.

– Трудно меня этим обидеть, – ответил Эдвин. – Всем нам есть, куда расти. Мы еще совсем молоды. Нам нужно как-то интереснее все устроить. Сказано ведь: «радуйтесь».

– Непременно. А знаешь, что еще сказано? «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими». 24

Эдвин глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул. День был ясный, но скоро и до них добрался холодный ветер. Работы было еще достаточно много, но, когда они увидели приближающееся скопище людей, им стало не до того.

Вслед за толпой стариков, женщин и детей несколько подростков то погоняли пинками, то волоком тащили худого, измученного мужчину в порванной одежде. Он с ног до головы был покрыт кровоточащими ранами. Его сломанная в предплечье рука буквально висела. Человек еле плелся, гонимый ударами злых, вредных до ужаса детей. Они толкали его, пинали и бросали камнями, забавляясь в своей слепой жестокости.